Божьи воины

— Тебе доставят все, — заверил Флютек, кусая от боли губы, — что хочешь. Позови людей, отдавай приказы, все, что ты потребуешь, будет доставлено. Кажется, для нигромантии бывает иногда нужна человеческая кровь или органы… Мозг, печень… Не стесняйся, требуй. Понадобится, так… кого-нибудь выпотрошим.

— Хотелось бы верить, — Рейневан открыл шкатулку с амулетами, презент от Телесмы, — что ты спятил, Неплах. Что у тебя от боли разум помешался. Скажи, что то, что ты несешь, это сумасшествие. Скажи это, очень прошу.

— Рейневан?

— Что?

— Я действительно этого не забуду. Буду твоим должником. Клянусь, что исполню любое твое желание.

— Любое? Прелестно.

У Рейневана были все поводы гордиться. Он гордился, во‑первых, своей предусмотрительностью. Тем, что так долго приставал к доктору Фраундинсту, что тот — несмотря на первоначальное нежелание — выдал ему свои профессиональные секреты и научил нескольким медицинским заклинаниям. Горд он был и тем, что просидел штаны над переводами «Kitab Sirr al-Asar» Гебера и «Al Hawi» Разеса, что изучил «Regimen sanitatis» и «De morborum cognitione et curatione» — и что много внимания уделял болезням почек и мочевого пузыря, в том числе особо — магическим аспектам терапии. Он был горд — в принципе — и тем, что вызвал в чародее Телесме достаточно симпатии, чтобы тот одарил его на дорогу несколькими очень практичными амулетами. Но больше всего, разумеется, Рейневан гордился эффектом. А эффект магической процедуры превзошел ожидания. Под воздействием заклинания и амулета камень в почке Флютека раздробился, простое, обычно используемое при родах заклинание расширило мочевод, сильные мочегонные чары и травы довершили дело. Разбуженный после глубокого усыпления Неплах выдал остатки камня вместе с ведрами мочи. Был, правда, и период кризиса — в определенный момент Флютек начал мочиться кровью, прежде чем Рейневан успел разъяснить, что после магической процедуры это совершенно нормальное явление, шпион орал, взывал к небесам, осыпал медика ругательствами, среди которых не было недостатка в таких определениях, как «verfluchter Hurensohn»[137] и «затраханный колдун». Глядя на свой брызгающий кровью член, Неплах призывал солдат и грозил медику сожжением на костре, насаживанием на кол и бичеванием. Именно в такой последовательности. Наконец ослаб, а поскольку облегчение от колик тоже сделало свое, уснул. И спал полсуток с лишком.

Дождь не прекращался. Рейневан скучал. Забежал на лекцию престарелого деда, бывшего шпиона Карла IV. Посетил грамотеев, пишущих упавшие с неба письма и апокалипсисы, пришлось несколько штук выслушать. Заглянул в овин, в котором тренировались стенторы, специальное подразделение разведки, состоящее из мужиков с громкими — стенторскими — голосами. Стенторов обучали психологической войне; им предстояло деморализовывать защитников осажденных замков и городов. Тренировались они далеко от главного лагеря, потому что во время тренировок орали так, что уши закладывало.

— Сдавайся! Бросай оружие! Иначе вам всем крышка!

— Громче! — кричал проводящий занятие, дирижирующий взмахами рук. — Ровней и громче! Раз-два! Раз-два!

— Дочерей! Ваших! Вырежем! Выре! Жем! На! Пики! Наса! Дим!

— Брат Белява, — потянул его за рукав уже известный ему адъютант Флютека. — Брат Неплах приглашает к себе.

— Шкуру! Сде! Рем! — орали стенторы. — Яйца! У! Вас! Выр! Вем!

Богухвал Неплах чувствовал себя уже вполне нормально, ничто у него не болело, он был по-прежнему злобен и нагл. Выслушал то, что ему имел сказать Рейневан. Мина, с которой он слушал, ничего хорошего не предвещала.

— Вы идиоты, — оценил он вкратце и беспорядочно изложенные приключения в шулерне. — Так рисковать, и ради кого? Ради какой-то проститутки! Всем вам там могли глотки перерезать, я искренне удивляюсь, что не перерезали. Не иначе как Хунцледер дал в этот день своим лучшим охранникам выходной. Ну, не огорчайся, мой медик, милый моему сердцу и почкам. Шулер не страшен ни тебе, ни твоим друзьям-чудакам. Его предупредят о последствиях. Что касается другого дела, — Флютек сплел пальцы, — то тут вы показали себя еще большими идиотами. Подкарконоши в огне, гуситское пограничье горит, Бартенберки, Биберштайны, Догны и другие католические вельможи постоянно ведут с нами, как они это называют, виселичную войну. Отто де Бергов, пан в Тросках, уже заработал прозвище Гуситобоец. А то, что я поклялся исполнить твое желание? Отменяю. Во-первых, ты ловко меня обошел, во‑вторых, желание это идиотское, в‑третьих, ты не хочешь сказать мне, что собираешься там искать. Рассмотрев все сказанное, я отказываю. Твоя смерть на католической шубенице была бы для нас потерей и печальной, и бессмысленной. А у нас в отношении тебя есть планы. Ты нужен нам в Силезии.

— Как разведчик?

— Ты заявлял о поддержке дела Чаши. Просился в ряды Божьих воинов. И хорошо! Каждый должен служить так, как лучше всего умеет.

— Ad maiorem Dei gloriam?

— Скажем так.