– Попросила меня не всовывать свой нос туда, куда не просят, а то можно без него остаться, добавила парочку матов и, хлопнув дверью, ушла. Но потом вернулась, хорошо, что не ко мне в кабинет. У меня тут, знаете ли, отличная атмосфера, погром бы не пошёл на пользу.
– Вы, похоже, познакомились с моей супругой теснее, чем того требовал обычный медицинский осмотр.
– И не говорите, – улыбается Марина Степановна, махнув рукой, мол, чего только в жизни не случается.
– Я бы хотел за неё извиниться.
– Попросите держать всё в тайне, чтобы не порочить идеальную репутацию семьи Поклонских?
– Напротив.
Марина Степановна удивлённо приподнимает брови, а я протягиваю ей свою визитку.
– Если у вас спросят об этом инциденте, так вы и не стесняйтесь. Или если вам снова будет кто-то угрожать, позвоните.
– Хм, ну ладно, – с улыбкой забирает визитку, несколько секунд её рассматривает и прячет в ящике стола.
Разговор вроде как исчерпан, но есть ещё один момент, который мне важно узнать. Чтобы не осталось ни единой иллюзии.
– Скажите мне, как специалист. Её бесплодие…
Марина Степановна поднимает на меня удивлённый взгляд и пару раз моргает.
– Вы уверены?
– Пятнадцать лет был.
Марина Степановна поднимается из-за стола, подходит к окну, поправляет занавеску и вновь возвращается на место. Думает, а я уже, кажется, понимаю, что она мне скажет.
– Она здорова?
– Удивительно здорова, учитывая её… пагубные привычки.
Как во сне, я выхожу из кабинета Марины Степановны. Мне нужно отдышаться, но ярость клокочет в горле, требует выхода. Мне бы в лес, чистое поле. Проораться бы.
– Дмитрий Николаевич, машина готова, – Валера материализуется в коридоре, будто сотканный из темноты.
– Поиски?
– Пока безрезультатно, – отвечает после заминки, и по глазам вижу: его это раздражает не меньше, но по другим причинам. Валера ненавидит быть бесполезным.
– Пробей мне адрес того врача, который лечил мою жену.
– Тогда? – уточняет Валера, а я киваю.
Да, тогда. Я никогда не забуду его скорбную рожу, когда он, запинаясь и краснея, в сыром коридоре больницы сообщал, что моя жена никогда не сможет иметь детей. Он был дохлый и плешивый, нервный и дёрганый. Даже просил мужаться и хлопнул меня по плечу, а я чуть по стенке его не размазал за эти неуместные прикосновения. В то время я находился в таком состоянии, что мне вообще было неважно, будут ещё дети или нет. Я изнутри гнил от мысли, что наш сын погиб, а Юля едва не умерла. Я о них скорбел, а не о тех ещё нерождённых. Гипотетических.
И я нахожу этого врача. Я встречаюсь с ним, чтобы увидеть, в кого превратился некогда уважаемый человек: немощный, забитый жизнью и рано наступившей старостью мужик. Его руки трясутся и, завидев меня, он суетливо смахивает со стола в крошечной кухне налипшие на потрескавшуюся клеёнку крошки. В воздухе витают ароматы пригоревшего лука и сигаретного дыма, но в общем чисто и по-своему утно.
Он всё понимает сразу. В глазах мелькает узнавание и застарелая вина. У этого мужика есть совесть, и сейчас она его грызёт.
– Зачем? – вот и всё, что я спрашиваю.
– У меня… у меня дочка заболела. Маленькая, ей всего восемь было. А Юлия Евгеньевна… я просто выполнил её просьбу, и моя дочка выжила. Знаете, Дмитрий Николаевич, врачи тоже не всемогущи, и наших связей не всегда достаточно, чтобы вылечить тех, кто нам дорог. А в Германии её спасли. Тогда только и это было важно.
Он не унижает меня извинениями, не пытается вымолить прощения. А я и не злюсь – не на него во всяком случае. Моя жена умеет быть убедительной и щедрой, когда ей это необходимо. А врачу тогда нужны были деньги, и только в этом он виноват.
Я покидаю старика и ещё долго спиной чувствую его взгляд. Молодая красивая женщина с роскошной копной волос, стуча каблучками и кутаясь в пальто, торопится вниз по улице, улыбаясь своим мыслям. Она идёт к тем самым низким воротам, из которых я только что вышел. Но, завидев меня, останавливается, ошарашенно разглядывая наши машины. Наверное, для такого скромного района два майбаха – уже событие.
Ты и есть та маленькая девочка, которую спасли в Германии на деньги моей жены? Наверное…
Скрываюсь в салоне и, запрокинув голову, долго сижу с закрытыми глазами. Ложь, отравившая мою жизнь, спасла жизнь маленькой девочки, позволила ей вырасти в красивую женщину, спешащую к пожилому отцу. Парадокс безжалостный и беспощадный.
– Дмитрий Николаевич! – Валера трогает меня за плечо, а я даже не заметил, как он открыл дверцу машины. – Их нашли.
– Она с ним?
– Да, – в голосе Валеры только ледяное спокойствие, и я благодарен ему за это. Потому что сам я с лавиной чувств и эмоций не справляюсь. Чего только внутри не намешано: обида, ярость, злость, боль… многовато даже для меня.
– Разделить. Щенка в подвал, Юлю… в её комнате заприте. Всю прислугу домой.
– Ноги можно сломать?
– Моей жене или прислуге? – усмехаюсь, а Валера качает головой. – Не трогать пока.
И кивнув напряжённому Паше, так крепко вцепившемуся пальцами в руль, что ему наверняка больно, командую:
– Едем.
День клонится к вечеру, и впереди меня ждёт ещё много чудесных открытий.