Босс моего бывшего

Юля вытирает слёзы. Она стоит в центре огромной комнаты, светлое платье струится, волосы падают на плечи красивыми волнами.

– Дима…

Это всё, что она говорит, и я чувствую плотное облако страха, исходящего от неё.

Меня окатывает волной воспоминаний. Вот она, ещё совсем девочка, стоит в ситцевом сарафане на обочине, пытается поймать попутку. Я же, совсем дурной и юный, мчу вперёд на старом мопеде и, только мазнув по Юле взглядом, влюбляюсь моментально.

Мне больше не хочется ничего крушить. Мне хочется заставить её страдать, уничтожить морально, раздавить, и я ступаю в комнату.

– Хочу тебя поздравить, – моя усмешка похожа на оскал, а лицевые мышцы едва двигаются. – Ты отлично смотрелась в кадре.

– Ты о чём?..

– А говорила-то как убедительно, – делаю один шаг в комнату, и расстояние между нами неумолимо сокращается. – Такую красивую картинку нарисовала, пасторальную. Прекрасный работящий муж, отличная верная жена. Восхитительно.

Ещё один медленный шаг.

– Ну? Что ж не радуешься? Ты проделала отличную работу, теперь общественность на твоей стороне. Только почему ты не поделилась радостью с журналисткой и всей страной? Не рассказала о младенчике, который наверняка подарит тебе счастье.

Юля растирает глаза и, вздрогнув, испуганно щурится.

– А, наверное, когда ты несла эту чушь, навешивая лапшу на уши несчастной журналистки, ты ещё не знала о предстоящей радости. Кстати, с пополнением я тебя тоже поздравляю.

Шаг.

– Не подходи! – взвизгивает, закрываясь руками, словно ударил её.

– А почему о Вадике не рассказала? Очень приятный молодой человек, на подвиги ради тебя готов.

Между нами расстояние – вытянутая рука, и я останавливаюсь, так и не сделав последнего шага.

– Если ты думаешь, что я тебя хотя бы пальцем трону после всего, то расслабься. Мне противно тебя касаться.

– Дима, я всё объясню!

– Засунь себе объяснения в задницу, – на смену буйной ярости приходит тихая злость, и я даже улыбаюсь. – Мне всего лишь нужны ответы.

Юля снова дёргается и на этот раз, рванув с места, пытается выбежать из комнаты. И ей даже удаётся распахнуть дверь, но тут её ждёт почти двухметровый барьер.

– Куда это вы, Юлия Евгеньевна? – невозмутимый Валера ловит жену и вталкивает обратно в комнату, оставляет нас наедине, захлопнув за собой дверь.

– Ты не имеешь права меня здесь держать! – кричит, пытаясь этой сценой избавиться от любых вопросов. Она кричит, так умело изображая жертву, что я даже хлопаю в ладоши.

– Это твой дом и твоя комната. А я твой любимый муж, с которым ты планируешь встретить старость. Какое удержание? Побойся бога.

– Ты понимаешь, что я имею в виду! Твои люди испугали меня, варвары! Силой сюда притащили, они…

– Нахрен села и слушаешь! Давай, а то Валера вновь войдёт, а я выйду.

– Ты мне угрожаешь? – забыв о слезах, удивлённо на меня таращится. – Ты чего, Дима? Берега-то не путай, упырь.

– Вот ты столько лет пыталась вылепить из себя даму высшего света, но наружу так и рвётся дочь грузчика из овощного.

Юля бледнеет. Этот факт из её биографии однажды ловким движением руки, с зажатыми в ней банкнотами, был вычеркнут навсегда. Жена стыдится своего происхождения, своего отца, который слишком много пил и ругался матом, и я никогда ей об этом не напоминал. Потому что вначале любил, потом уважал, а после… после не видел удовольствия в намёках, но теперь плотину прорывает.

Юля дрожит так сильно, а в глазах зажигается огонёк ненависти. Давай, дорогая, обнажи своё нутро, и тогда разговор станет продуктивнее.

– Я так много думал в последнее время, – говорю, подходя к Юлиному креслу, а жена всё сильнее съёживается, сгорая от раздирающих её эмоций. – Думал, ну как так вышло, что ты превратилась в такое чудовище.

– Это ты виноват! – выплёвывает. – Только ты один!

– Несомненно, – хмыкаю и, взяв в руки красивую вазочку тонкой работы, запускаю ею в стену. – Будешь нести эту чушь, следующая прилетит тебе в голову.

– Ты не посмеешь.

– О, ещё как посмею. Кстати, твоему Вадику по моим прогнозам уже сломали ноги и сейчас решают, что сделать: отрезать левую руку или правую. Там очень весело, а я тут с тобой прозябаю. Скучно.

Если бы люди на самом деле умели сливаться со стенами, Юля бы провернула этот фокус. Её цвет лица из бледного превращается в синюшный, после идёт красными пятнами и вновь бледнеет.

– Да плевать мне на него, – выдаёт наконец, а я киваю.

– Даже не сомневаюсь. Но когда мальчики устанут от Вадика, им захочется свежей крови.

– Ты моральный урод, – ахает, а я начинаю рассматривать свой рукав, нарочито не глядя на Юлю, но и не выпуская её из поля зрения. – И после этого ты удивляешься, что я нашла утешение в объятиях милого мальчика Вадика, который так преданно на меня смотрел и глотал слюни? Да после тебя, Поклонский, даже с макакой жить приятнее! Ты же чудовище!

Она заводится, лепит всё в кучу, и я жду того момента, когда из неё польётся правда. Юля плюётся оскорблениями, а я делаю вид, что прислушиваюсь к шуму.

– Надо же, как милый мальчик Вадик вопит громко. Даже здесь слышно. Наверное, ему очень больно. Хочешь, и тебе так же будет?