Босс моего бывшего

Когда мы нестройной процессией движемся к лифтам, я мысленно считаю шаги. Раз-два-пятнадцать. Размеренное дыхание Валеры, идущего за спиной, добавляет островков спокойствия в бушующем море моих вывернутых наизнанку эмоций. Ярость вспыхивает так ярко, что в ней может сгореть эта чёртова Вселенная.

В кабинке лифта становится душно. Я оттягиваю ворот рубашки, прислоняюсь спиной к прохладной стене и, запрокинув голову, смотрю на потолок. Картинка перед глазами смазывается. Задерживаю в лёгких воздух, и это помогает мне сосредоточиться.

Мне нужно увидеть Юлю. Просто посмотреть в её глаза. Что в них увижу? Вину? Торжество? Злорадство? Или пустоту, у которой нет ни границ, ни дна?

Она так долго меня наказывала, придумав изощрённую месть… отомстила так отомстила. Я бы, наверное, восхитился, если бы мне не было так больно из-за всей этой лжи, которая громоздилась вонючей кучей изо дня в день, пятнадцать лет подряд…

Нет, достаточно! Иначе от клиники ни одного кирпича не останется.

Не позволяющий себе проявления чувств Валера вдруг касается моего локтя и легонько сжимает. Мгновение, и он вновь превращается в бездушного робота. Смотрит на разъезжающиеся дверцы, ждёт, когда выйду. Но этот простой жест поддержки прожигает меня до дна души.

– Прошу, – Савинов останавливается у двери вип-палаты и деликатно отворачивается, предоставляя мне возможность войти.

Не дав себе времени на размышления и лишнюю рефлексию, я тяну на себя дверь и попадаю в светлое помещение. В палате две комнаты: уютная зона отдыха с красивыми диванчиками, журнальным столиком, телевизором и прочей мелочью, призванной создать у пациента ощущение пусть не дома, но чего-то очень похожего. И непосредственно «спальня».

В гостиной пусто. На столике лежит раскрытый журнал, рожа какого-то модного певца, имени которого я вовек не запомню, ухмыляется с центрального разворота. Рядом полупустой стакан с водой, чайная ложка и порядком заржавевшее надкусанное яблоко. Я ступаю внутрь, туфли тонут в мягком ворсе светлого ковра, иду к приоткрытой двери, а Валера с Савиновым остаются за спиной.

– Юля? – зову тихо, но в ответ тишина.

Наверное, спит или чем она там занимается, чёрт бы её подрал.

Сильнее распахиваю дверь, ступаю внутрь «спальни», но в ней пусто – Юли в палате нет.

Как нет её телефона, сумочки и одежды, которую ей привезла вчера Надежда, наша экономка.

– Я сейчас всё выясню! – суетится Савинов и, мазнув по мне тревожным взглядом, по телефону созывает срочное собрание.

– Она… я не знаю, не знаю, – заикаясь, поясняет молоденькая медсестра, и комкает в руке пустую упаковку от лекарств. – Я не сторож же ей.

Администратор лишь разводит руками и говорит, что она выходила подышать воздухом.

– Но у нас же не запрещено выходить на улицу! – один из охранников нервно сглатывает и бросает жалобный взгляд на Савинова. Тот в ответ горестно вздыхает и кивает.

– И правда, не запрещено. Хотя и надо было Юлию Евгеньевну запереть, но…

– Она хотела воздухом подышать, – повторяет слова администратора молоденькая медсестра и чуть не плачет. – Плакала… я пожалела, она такая расстроенная была, обещала, что просто погуляет!

Наверное, моя зверская рожа сейчас виновата в том, что несчастный персонал Третьяковской клиники готов штабелями увалиться на койки в кардиологии.

Опрос всех остальных не даёт ничего. Просто была и вся вышла. Просмотр камер ничего не даёт: Юля и правда вышла за порог, завернула за угол и пропала.

– За ней мужик какой-то приехал, – наконец находится единственный человек, знающий хоть что-то. – Молодой. На чёрном мерсе.

Пухлощёкий санитар – на вид ему лет двадцать – выкладывает всё, что знает, а на веснушчатом лице готовность служить. Он узнал меня, тут без вариантов, но мне уже до такой степени плевать, прознают о чём-то журналисты или нет, что даже жутко. Я щедро плачу за информацию, а парнишка и рад. Ещё бы.

Бледный нервный Савинов на кого-то громко орёт, заперевшись в своём кабинете, а я продолжаю допрос:

– Ты узнаешь этого парня на мерсе?

– А то! У меня феноменальная память!

– Как так вышло, что ты один видел её отъезд?

– Да я… это… короче, там есть запасной выход, им нельзя пользоваться, но всё равно все шастают.

– Выход? Почему на камерах ничего не было видно. Там слепая зона?

– Вроде того. Там была камера, но она сломалась, а так как место глухое, Егор Витальевич решил пока ничего не менять.

Вот сколько не вливай денег, всё равно найдутся Егоры Витальевичи, которые будут экономить на чём только смогут. Дурдом.

– Этот выход обычно для технических нужд используют, но через него до магазина быстрее всего. Я хотел еды купить, обед дома забыл. Да и не солидно же судочки с собой таскать… да-да, я понял, шустрее говорить. Я из магазина возвращался, а она меня чуть не сшибла. Шмыгнула мимо, меня ещё толстожопым придурком обозвала, – обиженно сопит и воинственно выпячивает круглый подбородок. – Злая очень она у вас, но красивая. А в телеке доброй кажется, детям помогает…

– Всё, стоп! У меня сейчас голова взорвётся!