Бонсай

За мной тут особый уход. Меня всегда ждет одноместная палата у входа в отделение, чтобы при госпитализации не надо было проходить сквозь строй по всему коридору. На врачей производит впечатление то, как я принимаю свою болезнь. Они никогда с подобным не сталкивались. Я и правда держусь хорошо: думаю, надо относиться к этому философски. На пару лет больше, на пару лет меньше — роли по большому счету не играет. У каждого своя судьба. Не судьба как предопределение. Скорее, я полагаю, судьба, встроенная в тело человека, как часы. Ты же всегда говорила: при таком образе жизни мне не дожить до старости. Смерть была единственной разумной темой наших споров в молодости.

Как-то на званом обеде ты ужасно на меня разозлилась, поскольку я считал кремацию более гигиеничным способом захоронения. Ты желала лежать в земле, стать костями, которым сможет удивляться человек будущего. Пощечину мне дала, когда я сказал, что пойти на корм червям — отвратительно. Ты всегда так фанатично защищала свои взгляды. Видишь вещи только с одной стороны.

Но по-настоящему ты приходила в бешенство, стоило мне только заикнуться о том, что мысль о существовании на других планетах или где-то еще во Вселенной разумных существ не так уж невероятна. Тут ты начинала плакать. Просто на кусочки рассыпалась. Приходила в бешенство, орала, визжала, что не можешь быть замужем за человеком, который верит в то, что жизнь есть где-то еще, кроме Земли. Вела себя как религиозный фундаменталист. Приходилось хорошенечко тебя встряхнуть, чтобы остановить истерику. Стоило мне предложить пойти к врачу, выписать что-нибудь от нервов, как ты хваталась за большой японский нож. Злость делала тебя некрасивой. Такое могло напугать, если бы только, несмотря ни на что, я не превосходил тебя силой.

Тебе наш развод пошел на пользу. Ты стала нормальнее. Ну не надо, малыш. Я же любя. Мы развелись только потому, что ты так небрежно и бестолково к себе относилась. Просто патологически. По нескольку дней кряду ходила в одной и той же одежде. Так неженственно. Да, знаю, для нашего развода были и другие причины. Но для меня причина именно в этом. Я не мог жить в твоем бардаке. Это был не обычный бардак из-за нехватки времени. Это был депрессивный бардак. Все твое подсознание, излившееся на квартиру. Наша квартира была психической помойкой. Меня тошнило, когда я заходил в твою комнату и находил тебя в кровати, на голом матрасе без простыни, под сырым одеялом без пододеяльника. Ты напоминала мне старуху из сказки о рыбаке и рыбке. Я был той самой рыбкой, что должна тебя вытащить, но оставил тебя у твоего корыта. Не смог вытащить из болота. Ты застряла. Ах, это как раз ты меня поддерживала? Я слишком глуп, чтобы это понять. Ты мне потом объяснишь.

Как бы то ни было, твой бардак тоже причина того, что я предпочел спать в гостиной. Мне надо было дистанцироваться от бардака и ограничить его одной комнатой, чтобы жить нормальной жизнью в остальной квартире. Отгородиться дверью от твоих психопатических воплей. Ты была примитивным животным. А впоследствии развилась, стала более женственной. У тебя всегда было сексуальное тело. Но ты стала эстетичнее, красивее. Тебе идет возраст. Ты сама пошла на компромисс, малыш, когда мы решили спать раздельно. Нашла в этом решении здравое зерно. И все же упрекала меня. Сама себя называла: the mad woman in the attic [9]. Запертая злым мужем. Из моей злобы получились кое-какие книженции.

Слишком много говорю, малыш? Я и в школе говорил. В дневнике писали: «Стефан разговаривает на уроках». Не могу не говорить. Надо снять напряжение. Или голова раздуется. Мозг перекипит. У этой болезни есть один плюс. Мигрени исчезли. Просто фантастика. Взяли и исчезли. Ausradiert [10]. А медсестры — подарок неба. Я даже не подозревал, что они такие сексуальные. Особенно молодые. Голые ноги в белых сабо. Короткие халатики поверх лифчиков и трусов. Загорелые аппетитные тела. Как конфетки. В больнице есть что-то приятно безличное и нейтральное. Что-то клиническое и обтекаемое, подходящее мне. Я окружен стопроцентно профессиональными людьми. В лабораториях — самое высокотехнологичное передовое оборудование в стране. Меня обследуют самой чувствительной аппаратурой. Я словно оказался в космическом дворце. Колония на Луне для избранных. Я под наблюдением двадцать четыре часа в сутки. Даже ночью за мной следят. Нахожусь в кювете люкс. Просто пьянею от такого внимания. Я — пуп земли, вокруг которого все вертится. Как планеты вертятся вокруг сияющего Солнца. Разве не видите: я свечусь, малышки!