Бонсай

Помнишь, первый раз, когда мы ездили к твоим родителям? В шестидесятые, стояла одна из этих суровых зим. Мы пообедали и сидели на диване в большой комнате, пили кофе. Фантастический кофе варила твоя мать. В нем была какая-то особая элегантность. Все, к чему прикасалась эта женщина, было вкусно. Я не ел лучших блюд даже в самых дорогих, самых пятизвездочных ресторанах. И вот мы сидим в сумерках и смотрим на струйки дождя, стекающие по оконному стеклу. Часы пробили пять. Между каждой фразой проходило по полчаса. Я любил тяжелый воздух в комнате и молчание. Оттуда твоя молчаливость, малышка. Родилась из долгих воскресных вечеров. И вдруг ни с того ни с сего, как Дельфийский оракул, твоя мама изрекает: «Карл всегда был очень пылким, и я, к счастью, могла соответствовать».

Вот вам здрасьте! Любовные отношения двух супругов со стажем кинули на обозрение зятя, который еще до свадьбы ступил на дорожку адских тайн и уже вкусил гильотину раздвоения личности, которая не отделяет голову от тела, но разделяет душу на две неравные части, тянущие тело в разные стороны, рвущие его пополам. Для разнообразия я просто онемел. А мне не так-то просто заткнуть рот. Фраза твоей матери огненными письменами повисла над моей неполнотой. Я так и не нашелся что сказать — за мной должок.

Эти двое верных супругов казались мне образцовой парой. Нет, казались. Мне лучше знать. Нет, я никогда раньше этого не говорил. Не все же произносится вслух. Да нам потребовалась бы еще одна, дополнительная жизнь, если бы надо было пересказывать все, что мы думаем и чувствуем. Переживаем и вспоминаем во всех деталях до мельчайшего крохотного лютика, скрытого под снегом, или особой манеры любимого человека кривить рот. Если бы ты была так любезна и немного послушала, я мог бы рассказать тебе, что когда-то мечтал стать крестьянином, как твой отец раньше, и ходить по полю за лошадью и плугом с воронами по пятам. Извини за погрешность стиля: сидеть на тракторе, красном «фергусоне», и смотреть на кружащих над полем ворон. Мне просто не повезло, я попал не в ту женщину. Я сперматозоид, сбившийся с пути. Дичок. Сын героя войны с противоположным знаком. Капитана-нациста, застреленного на Восточном фронте. Ты качаешь головой, поджимаешь губы. Узнаю тебя. Пусть его, думаешь ты, пусть ребенок пофантазирует. Я читаю тебя, как открытую книгу, малыш.

Это верно. Я никогда не мог примириться со своим собственным рождением. Или со случайной женщиной, своей матерью. Наверное, где-то во вселенной произошла ошибка. А теперь ошибка исправлена. Я перерожден в настоящем. Лежу, сладко качаясь в вечности околоплодных вод, где никогда не заходит солнце. Разве вы не видите, как все лучится чистым золотом, девочки? Сегодня самый день моего рождения. И все дни, которые наступят после, — мои дни рождения. Но вы можете сэкономить на подарках, малышки. Мне ничего не нужно, когда рядом со мной две прекрасные женщины. Помнишь, когда ты была беременной, то сказала, что, если родится дочка и она будет некрасивей тебя, ты изуродуешь лицо бритвой. Дочь всегда должна превосходить мать своей красотой. Надо сказать, нам это удалось, а, малыш? Наш ребенок — самый красивый под солнцем. Невыносимо, что вы так сидите, молча. Хватит мне плакать. Не все же мне вас развлекать. Вам тоже, верно, есть что сказать. Сядьте на кровать. Я не заразный. Хотя да, наверное, на стульях удобнее.

Итак, у меня воспаление легких. Не обычное, которое может подхватить любой. Это особенное воспаление легких, такой неизлечимый грибок. Не пугайтесь, сейчас так много лекарств, подавляющих симптомы болезни. Я верю в науку. Подумайте о прогрессе, произошедшем буквально в последние нескольких лет. Просто счастье, что я только теперь заболел. Помню шок, который испытал при виде Асгера незадолго до его кончины. Слепой скелет, обтянутый кожей. Самое ужасное, что он не видел. По счастью, в наше время такого можно избежать. Врачи стали искуснее. Завотделением — наш лучший специалист в этой области.

Удивительно, как мало эти компетентные специалисты знают о жизни. Не видели ничего, кроме учебы, дома, жены и детей. Живут в резервации. Так что я могу порассказать им о том, что происходит снаружи, по ту сторону закрытой двери. Один из молодых врачей-ординаторов, его зовут Карл Йохан… Прямо как этот удивительный грибок. Произнося его имя, я чувствую в носу запах, а на языке — вкус… Карл Йохан — длинный, как жердь, настоящая дылда, как раньше говорили. Столько гениальных слов забыто в наше время. Он пришел ко мне вчера со свежими финиками, сказал, что наши беседы действуют на него как психоделики. Это размягчает. Я символизирую для него фигуру отца. Да, а что я могу ему рассказать? Что-нибудь о безднах человеческой души. Жизни во мраке.