– Я давно к тебе приглядываюсь. – как – то подошел к нему Егор, – и никак не пойму, ты кто? Ты не наш. Ты сам себе на уме.
Виктор молчал. За полгода бытия в такой компании он привык молчать и молчать. Не отвечать на вопросы. И вздыхать. Это было его коронным стилем. Вздыхать тяжело, глубоко, даже неистово.
Так вздохнуть, что любой собеседник настолько проникался этой тоской, невыразимой тоской, горькой синевой печальных глаз, так проникался, что у него сразу пропадал всякий интерес к продолжению беседы, исчезали вопросы и интерес к этому своему соседу, соседу временному, как все временно в этой жизни.
Настолько проникался, что тоже, как Виктор, вздыхал и, махнув рукой, просто отходил.
Иногда показывая кому-то неведомому и, может и себе небольшой скромный полукруг у своего тоже заросшего и такого же грязного как у Виктора виска.
– Бедный человек.
А Виктор довольный тем, что теперь никто его не донимает ни вопросами досужими, ни вниманием излишним продолжал заниматься своим делом: то ли собирать алюминиевые банки из пахнущих отходами бачков, то ли скручивая листы картона, ломая картонный коробка, или засовывая грязные сорванные кем-то со стены квартиры старые обои (тоже будут сданы во вторсырье).
Как-то после очередной разборки с двумя случайно забредших на их территорию доходягами, усталый от возни с ними и глядя как эта парочка хромая, поддерживая другу друга уходит от их законного места на свалке, Василий, внимательно посмотрев на Виктора сказал:
–Так ты правда, сильно головой стукнулся, или косишь?
Кого, кого, а своего спасателя Виктору обманывать не хотелось.
Да и за эти два месяца, что он здесь пробыл уже начинали надоедать, отпуск и смена обстановки в его ситуации просто были необходимы.
Но вечно бомжевать здесь, в соседнем городишке, Виктор не собирался.
Вопрос соседа снова всколыхнул душу.
Вспомнился тот несчастней день, когда он всего за один день лишился всего, всего, что заработал, всего, что нажил к своим сорока пяти: и коттеджа, и квартиры, и любимой женщины, когда предательство своего близкого менеджера, кого он в свое время спас от гнева братвы, выучил на юриста, на свою голову.
Но самое обидное не это. А то, что его цех, его мебельный салон, по сути, второй в городе по величине, отошел вот так спокойно одним росчерком его Виктора рукой неизвестно к кому, лишился машины. Лишился всего.
И тот вечер всплыл в памяти. Ночь. Мост. Река.
Если б не этот бомж, где бы он был, куда бы уплыл в ночных мутных и холодных водах реки.
Нет, кого – кого, а Василия, вытащившего его на песок и пригревшего, он обманывать не будет.
– Было дело.
Как – то и с Егором разговорились. Сидели вечером поздним все миром, на звезды смотрели.
Егор и стал рассказывать.
Медленно. Как бы то ли вспоминая без всякого сожаления ту жизнь, прежнюю, то ли рисуясь и бравируя перед Виктором своей бывалой "бездомностью".
Иногда Виктор, стараясь делать это незаметно для своего нового собеседника, сдувал как бы в сторону волны стойкого запаха перегара, пота, вообще какого-то непонятного вонизма, исходящего от всего Егора целиком. Спасал легкий ветерок с реки.
– Как я стал бездомным? Учился я хорошо. Жил с мамой. Все было нормально. Но потом с пацанами подрались. Попал на два года. Отбыл от и до. Вернулся, а мамы нет. Дом сгорел. Старый был. Стоял в самом конце деревни.
Вот тогда все у меня в жизни что-то и перевернулось.
Поехал с другом в город. Устроиться хотели на работу. Но со справкой меня не брали никуда. А документы в доме сгорели.
Поздний ребенок, Егор, был долгожданной радостью для своих родителей. По тем временам появиться у мамочки за сорок было просто чудом для первородящей. удивлялись врачи, радовались мать и отец.
Отсюда и все остальное.
Вся остальная последующая жизнь его была сплошным праздником, сплошным баловством, сплошным счастьем.
Так может продолжалось бы всю жизнь. Есть такие люди. Они гордятся тем, что их "поцеловал" бог, и они не обманывают, нет они не хвастаются. У них действительна по жизни все хорошо, все идет своим чередом. И достаток, и деньги.
Все прибывает к ним как бы само собой без всяких усилий, без всяких забот.
Вот и Егора долгое время казалось – "бог поцеловал".
Да заболела мать. Да потом через годик ушел за ней и отец.
И все. И покатилась его судьба. Куда-то вниз.
А куда Егора и не интересовало.
В армию он не пошел. Что-то с ногой, когда в детстве упал с лошади.
Ну и ладно. Не очень и хотелось.
Дом содержать не умел. Запустил.
Приехала тетка, мамина родная сестра, поувещевала, поувещевала, да видит, толку нет.
Переехала в дом со всей своей семьей.
Модно тогда было из города в деревню переезжать. Экзотики горожанам захотелось
А Егор?
А что Егор? отправился с другом, таким же неприспособленным к жизни пьянчужкой на заработки в Московскую область. Где-то поработали разнорабочими. Что-то и заработали.
Но и это им надоело.
Прибились к группе бомжей на Ярославском вокзале.
Но попали в жесткую такую иерархию, где и деньги надо было зарабатывать попрошайничеством и старшому отдавать.
А так никто тебя ни кормить, ни прикрывать не будет.
Надоело.