Болтун

Тогда я впервые понял, что принадлежность к народу, это не столько ментальность, не столько дар, сколько физиология. Анатомия, как сказал один небезызвестный психоаналитик, это судьба. Несмотря на то, что разные народы способны иметь общих детей, мы изменены на самом тонком уровне. Мозг мой работает так, как надо с самого детства, а ведьмы уже рождаются с крохотными коготками.

Как я ни пытался с ней заговорить, Дейрдре было не до меня. Мне оставалось только рассматривать ее. У Дейрдре была смуглая с золотистым отливом кожа и совершенный в своем изяществе стан, однако лицо оставалось скрытым всегда. Я задавался вопросом, каким образом она видит из-под вуали, почти так же часто, как много лет спустя Марциан.

Однажды я спросил, можно ли мне почитать, и она кивнула. Множество книг, башнями возвышавшихся в моей, и не только в моей, комнате, принадлежали самым разным эпохам и затрагивали самую разную тематику. От сонетов до квантовой механики, от пособий по рукоделию до грамматики языков запада, здесь было все. Если в дурдоме я, в основном, читал книги по психологии, то в этой крохотной комнате я, пожалуй, узнал больше о теории и истории человеческой культуры, чем где-либо и когда-либо еще.

По крайней мере, скучно мне точно не было. Состояние мое улучшалось с каждым днем, и я знал, что вскоре мне придется уходить. Но я боялся. Боялся даже выйти из дома Дейрдре, мне казалось, что меня тут же найдут. И хотя пережитый стресс благотворно сказался на моем разуме, и я больше не видел мир, как изменчивую головоломку, я тем не менее не знал, куда мне двигаться дальше, и как мне не попасться полиции.

И, моя Октавия, не будем упускать нечто важное. Я провел пять лет на улице, а перед тем — пять лет в дурдоме. Место, где была кровать, но не было расписания, казалось мне самым удивительным на земле.

Конечно, вскоре я должен был уйти. Я знал это, но все же чего-то ждал. Я играл с Дейрдре в «кто первый сдастся», хотя это было чудовищно невежливо с моей стороны. И первым сдался я. Когда я без труда смог подняться с кровати, мое желание и дальше злоупотреблять ее гостеприимством пропало. В тот вечер, когда она зашла ко мне в комнату, я не лежал, а сидел. Я не видел, удивилась ли она. Можно в самом буквальном смысле заявить, что виду Дейрдре не подала.

И я сказал:

— Спасибо тебе, Дейрдре.

Она сидела молча.

— Я понимаю, что мне надо идти. Только вот мне совсем нечем тебе заплатить.

Еще некоторое время она рассматривала меня, а затем повалила на кровать и села сверху. Оседлав меня, она провела руками по моему лицу. Она была абсолютно обнажена, и если прежде я считал это само собой разумеющимся, то при столь близком контакте, она ожидаемым образом меня возбудила.

Дейрдре откинула вуаль со своего лица, и я увидел два длинных шрама, рассекавших ее щеки. Они не показались мне уродливыми, скорее меня расстроила ее боль. Я проникся к ней самыми нежными чувствами, ведь Дейрдре спасла меня.

Я сам поцеловал ее и, думаю, моя искренность была решающим моментом.

Дейрдре, которую теперь ты знаешь под другим именем, была первой женщиной, с которой у меня случилась физическая близость. Это были удивительные отношения — я хотел ее и испытывал к ней нежность и симпатию, но в то же время я никогда не ощущал к ней никакого романтического влечения. Дружеские чувства и физическая любовь — этого было в избытке, однако мы никогда не были любовниками в исходном смысле этого слова. Она очень хорошо умела держать баланс.

Теперь Дейрдре говорила со мной. Она была очень умной, могла буквально цитировать прочитанные книги. Казалось, она готова была на все ради знаний. Мы говорили о том, что я читал, и она рассказывала мне еще больше. Она словно знала все на свете. Дейдре была сокровищницей, из которой я, жемчужина за жемчужиной, вытаскивал разгадки, которые волновали меня с самого детства.

Почему трава зеленая? Каким образом появляются горы? Как мы слышим?

Однажды я все-таки спросил, почему она не выгонит меня, и Дейдре ответила:

— Ты здоровый, красивый и сильный. Почему ты считаешь, что отплатишь мне, исчезнув?

Оказалось, все это очень простые вещи. Я помогал Дейрдре по дому, чинил что-нибудь, сидел с Мэйв (теперь ее зовут Регина), когда Дейрдре отлучалась и проводил с Дейдре ночи, по крайней мере те, в которые она чувствовала себя одиноко. У Дейдре была особенная, растревоженная чувственность, и она использовала мужчин не меньше, чем они использовали ее. Она готова была утолять свою жажду всегда или почти всегда, так что это могло показаться болезненным. Она учила меня доставлять ей удовольствие, так что, в конце концов, я был только ее игрушкой, ничего удивительного в том, что секс наш не имел никаких романтических коннотаций.

Мне он, однако, нравился. Я обнаружил в себе некий потенциал к плотской любви, и оказалось, что впервые ее попробовав, я тут же изголодался.