Большая чистка сорок четвертого года. Кот привратника

Он задрожал, как деревце под зимним ветром, — до него наконец дошло, что он мог запросто распрощаться с жизнью. Сто баксов сунули ему не за красивые глаза.

— О Боже, — выдохнул он.

Было без пяти десять.

— Джентльмены, почему вы сразу не прошли в студию шесть Д? — Фейгенбаум ввел нас через боковую дверь в соседнее помещение. Гориллы снаружи орудовали ножками стульев — пытались разбить стеклянную дверь. Это им не удавалось, и даже шуму особенного они не создавали — за дверью слышалось лишь глухое бу-бу-бу. Одно удовольствие было наблюдать их искаженные в бессильной ярости физиономии.

— Эли, садитесь к микрофону, — сказал Фейгенбаум и поглядел на часы. — Значит, вы все-таки решили выступить? Тогда мы врежемся в «Пепсидент-шоу» через пять минут после начала. Но уже, конечно, по обычному тарифу.

Гориллы за дверью бесновались. Они, впрочем, бесновались очень недолго — откуда ни возьмись налетели полицейские и быстро их успокоили.

— Это вы вызвали полицию? — спросил я Фейген-баума.

Он кивнул:

— Я попросил их быть наготове, когда эти подонки начали крутиться возле моей студии. Я боялся за аппаратуру, поэтому уговорил полицию до поры не вмешиваться.

Оставалось три минуты.

— Это невозможно! — простонал Сэвидж.

— Эли, если это имеет отношение к предвыборной кампании, — сказал Фейгенбаум, — вы просто обязаны выступить.

— Я не могу, Херб…

Фейгенбаум повернулся ко мне:

— Кто эти мерзавцы?

Я пожал плечами:

— Без понятия!

Он вздохнул:

— Зато я, кажется, догадываюсь. — Он ослабил узел галстука. — Вы Ливайн? Сыщик?

— Вы не ошиблись.

Фейгенбаум поразмышлял еще несколько секунд:

— Эли, так вы собираетесь выходить в эфир?

У Сэвиджа дрожали руки. Совершенно подавленный, он сидел перед микрофоном в красно-белом шутовском одеянии.

— Я не могу, Херб, — повторял он, — не могу. Ливайн, мы проиграли.

— Еще неизвестно.

Полицейские стояли за дверью с револьверами наготове. Двое бандитов валялись у их ног. Вдруг полицейские повернулись влево и начали раскрывать и закрывать рты, как рыбы за стеклом аквариума. Что они кричали, нам не было слышно. И не было видно, кому они кричат.

Оставалась одна минута.

Фейгенбаум уже рвал и метал:

— Вы будете выступать или нет?

Сэвидж в отчаянии отрицательно тряс головой.

И все же его отчаяние было ничто в сравнении с чувствами, которые испытывал маленький человечек за стеклянной дверью, о чем-то умоляющий полицейских. До десяти оставалось сорок пять секунд. Вы угадали, это был Ли Фактор с большой коробкой в руках.

— Делайте вид, что готовитесь произнести речь, — почему-то шепотом сказал я Сэвиджу. Понятное дело, я тоже малость переволновался.

Но банкир вдруг обезумел.

— Это же… это же Ли Фактор! — Кровь прилила к его щекам. Он лихорадочными движениями стянул краснобелый пиджак, отцепил бабочку и поудобнее уселся перед микрофоном. Теперь он выглядел очень даже воинственно и, кажется, в самом деле надумал толкать речугу. — Я готов, Джек. Черт с ними, с пленками. Но демократов мы разнесем в пух и прах.

Фактор, как мотылек, бился о стеклянную дверь. Полицейские с трудом его оттаскивали.

— Значит, вы все-таки выступаете? — завопил, потеряв терпение, Фейгенбаум и собрался нажать какую-то кнопку.

— Да, я хочу выступить, — твердо заявил банкир.

— Не-ет! — завопил я. — Нет! Ни в коем случае!

— Джек, я обязан! Я хочу!..

— Хотите сделать Анну посмешищем для всей Америки? Вы что, совсем спятили?

Оставалось двадцать секунд. Фактор прикладывал ухо к двери, пытаясь услышать, о чем мы спорим.

— Нет, нет и нет! — кричал я, размахивая руками.

— Джек, — убеждал меня Сэвидж, — это же Ли Фактор! Вот он стоит здесь, прихвостень ФДР! Это же верная победа на выборах! Мы победили!

— Он принес фильмы, олух вы несчастный! — заорал я, уже не владея собой, подбежал к двери, отпер ее и, как щенка за шкирку, затащил Фактора в студию. Он весь трепетал, лицо у него было мокрое от слез.

— Пленки здесь? — Я нагнулся к коробке.

Он обреченно кивнул. Я открыл коробку и вытащил бобину. Отмотал два-три фута и посмотрел на свет.

Десять часов. Ровно.

Именно в этот миг я увидел прелестнейшие и крутейшие титечки Анны Сэвидж, дочери председателя правления Ассоциации и так далее и тому подобное. Анна изящным движением стягивала трусики. А в следующем кадре демонстрировала бедро. А в следующем — ложилась на кровать…

Я кашлянул.

— Это Анна, — сказал я Сэвиджу.

— И смотреть не хочу. Уничтожьте это.

Я повернулся к Фактору:

— Где негативы?

Фактор бессмысленно тряс головой. На губах его пузырилась пена. Нет, все-таки я перестарался тогда в конторе.

— Пожалуйста, — напомнил о себе трубач, — отпустите меня. Мне нужно работать.

А я про него совсем забыл!

— Да-да, конечно. Огромное вам спасибо, дружище.

Он поплелся к выходу. Труба болталась в его безвольно повисшей руке. Он даже не подозревал, в каком грандиозном шоу только что участвовал, зато получил сотню баксов и материал для ночных кошмаров на год.

Я обшарил внутренность коробки:

— Фактор, где негативы?

Он беззвучно шевелил губами. Слюни текли у него изо рта.