Болезнь Богов

- Хватит ныть! – прервал Пантелей. – Меня не оболгали?  Меня не запачкали?.. Повесили, что я и крал, и взятки давал, и брал, и кредиты нецелево использовал. Ростовщическая деятельность, картели …  Но это перед депутатством. А на заре, в эпоху, так называемого, накопления капитала:  и руку я угрожал человеку отрубить за невозврат долга, и нанесение особо тяжких… И за всем я слышал: это ты застрелил старшего Смирнова. Это ты! Отец Смирновых – начальник ОВД. И сидел я. И бежал, потому что смотрящий, Птусь, средний брат Смирнова, мне мозг на зоне. Меня чуть не опустили, не убили в межнациональной драке. До сих пор перед глазами: бегу по снежной пустыне. Спустили собак. Я залез в какую – то ледяную дыру меж камней. Собаки прут. Я долблю их ногами. А они кусают, рвут поверх ботинок. Эвенки, или кто там они, отбили. Лежал в чуме у них с пневмонией. Жиром оленьим натирали. Влюбилась эвенка. В город отвезли. Братва. Гоп – стоп инкассаторов. Опознали. Погоня в поезде. По крышам. Вернулся в родные пенаты. Там любимая была. Вдова, но до этого не вдова, того самого старшего Смирнова. Я ему рога наставлял еще до того, как он жениха Ольги убил. Она ждала. Может, кто и был у нее. Но ждала. Уже в Москве. Туда переехала. Мы поговорили с ней. Ничего не было. Во мне все остыло. Другим я стал. Она того, прежнего меня любила  В глубине я  и был тот. Только озлобился на человеческую несправедливость. Я вышел с ее квартиры. Долго не уезжал. Сидел в машине, будто ждал. Или хотел вернуться, потому что чувство ее ко мне неподдельное было, настоящее. Как из сказки. Такого ни до, ни после ни у одной женщины ко мне не было.. А мы с тобой, брат, Каи. Осколки льда у нас вместо сердец. Поцелуи Снежной королевы – на щеках... Бах! Поворачиваюсь. Любимая за то время, что я в машине  сидел, газ в закрытой кухне пустила. Сидела там до одурения. Да и взорвала!.. И опять я отмазался. Деньги в заначке были. Оформили, что другой с хоны бежал. Труп напарника, кто с зоны со мной бежал, удвоили. В могиле один под номерком у зоны лежит, а по бумагам, и я там. Но и меня провели в могиле, как другого. Вроде, трое бежали. Третий был тот, которого инспектора еще на зоне за неповиновение  завалили. Пруд они в якутское или чукотское озеро под лед вершами скинули. Живут там в вперемешку. Дикие. Женами гостей угощают.

- Но теперь у тебя все ровно, - остановил Глеб. – И фамилию вернул. Не под чужой живешь.

- Как бы я был без другой фамилии. Тут бы так копнули. У меня банк на свету. Ты не представляешь, сколько я начальникам зон отвалил, чтобы фиктивно из одной зоны в другую будто бы перевели. Подали в суд на условно досрочное за примерное поведение.

- Брат, говоришь ты, а за всеми твоими словами жалобу я чувствую. Одинок ты.

- Одинок, это верно. А ты не одинок? Вот говоришь, жена и дочка отвернулись. А как ты ожидал? Они тебя десять лет должны были ждать? Это срок. Вот моя любимая, которая себя газом взорвала, та ждала… Но о таких декабристках песни поют…Умрем, кому все достанется? Другу передадим. А дальше? Аня Саакова с дочкой твои деньги проест, - засмеялся: папа Гундерман подскажет, куда деньги вложить. А я кому отпишу? Константину, когда он из психушки выйдет. Он стрелял в меня, отца…

- Самое страшное, - сказал Глеб, в тайне завидовавший, что брат стал депутатом, в то время, как он сам, не депутат. Хотя отчаянная  надежда теплилась. Брат, вот, чёрен, как уголь, а депутат! – Самое спечальное, - продолжал Глеб, - что я, бывший член Государственной Думы, полностью разочаровался в избирательной системе. Даже будь она честная. Без подтасовок. Вот какой Денис Смирнов избиратель? Моя жена? Дочь в нее растет… Или сын твой – Константин, избиратель? Сестра Ольга? Оплачиваемый тобой муж ее, охранник, Олег? Ни черта они не избиратели. Подонки. Каждый о себе думает.

             Пантелей схватил за облитый водкой рукав брата:

- Подонки? А кто сливки? Мы с тобой? Мы не о себе думаем? Каждый сам за себя, один Бог за всех. Одни в этот мир пришли, одни и уйдем. Они – люди! Люди – эти хреновые избиратели. Со своим достоинствами и охренительными недостатками, себялюбием, эгоцентризмом. У всех есть узколобое видение мира. Мне ближе солипсизм Фихте: я и мир.

- Злой мир…  Луч света в темном царстве -  Серафима Ангелантьевна.

- Женщина  она хорошая, но не часто мы с ней в последнее время встречаемся.

- На твое наследство вместе с подрастающим сыном не глядит? Альтернатива Константину.

               Пантелей поморщился с тайной надеждой и любовью:

- Пока, вроде, на наследство Серафима не целит. Но я уже никому не верю… Серафиму я с тобой не разделю. Не отдам.

              Глеб неловко пошутил:

- Серафима Ангелантьевна не в венецианской комедии. Она нас с тобой, брат, только в глубокой отключке может перепутать.

- Ну! Ну!..

- Что делать мне, брат?

- Я тебя не брошу. Будешь вести мой бизнес вместо меня. Депутату не положено. Поменяемся, как Инь и Янь, двуликий Янус! На Серафиму Ангелантьевну глаз не класть!