Бои местного значения

— А ничего. Следователь свое дело сделал. И передал бы тебя кому-то другому, из другой службы, кто вместе с тобой отправится брать Шестакова по указанному адресу. Желательно — подальше.

— И? — продолжал настаивать сыщик.

— Ты что, в детском саде до сих пор живешь? Никакого наркома они бы там, естественно, не нашли, снова тебя в оборот взяли, чтоб признался, зачем врешь. А дальше как получится. Повезет твоему следователю — про него больше не вспомнят, с крайнего спросят. У них сейчас один принцип — умри ты сегодня, а я завтра. А может, и не так. Дали твоему капитану приказ — за сутки разобраться и доложить. Он уже понял, что дело мертвое, и бил тебя просто от отчаяния, что из-за такой вот сволочи самому пропадать придется. И решил, по крайней мере, материал на Шадрина, Заковского, кого-то еще выколотить. Наркома, извините, не нашлось, они его давно в Москве-реке утопили, теперь, пока лед не сойдет, ничего не сделаешь, а очередной заговор — вот он, по фигурантам расписан.

— А что, не так уж и глупо. Сейчас январь, лед сойдет в апреле, а за это время — ого-го.

Буданцев действительно плохо представлял эту механику, всю сознательную жизнь занятый ловлей реальных преступников. Догадывался, конечно, что чекисты не брезгуют туфтой, в политических делах без этого не обойтись, где причастность к враждебным классам значит больше конкретной вины каждого отдельного человека, но, когда столкнулся с этим непосредственно, испытал на собственном горбу, в буквальном смысле.

— Беда в том, что лично мне Шестаков нужен непременно живым, и я стопроцентно знаю, что он жив, — сообщил Лихарев.

Он тщательно осмотрел все кровоподтеки и раны Буданцева, напустил в ванну горячую воду, высыпал в нее какие-то разноцветные, остро пахнущие порошки. А в довершение надел ему на запястье широкий черный браслет со светящимся желто-зеленым окошком.

— Это что?

— Прибор медицинский новейший. Лечит с помощью электромагнетизма. У тебя образование какое?

— Не очень пролетарское, — усмехнулся Буданцев, садясь в зеленоватую пышную пену. — Реальное училище, а потом полугодичные курсы юристов при Первом МГУ.

— Многовато для члена «ордена меченосцев», — без иронии сказал Лихарев. И был прав. В описываемый период почти две трети сотрудников центрального аппарата НКВД писали в анкетах в соответствующей графе: «низшее», «домашнее», а какой-то мудрец выдумал изящную формулу — «несистематическое». И ничего, успевали сделать приличную карьеру до почти неизбежной «стенки».

Боль в спине и боках прошла почти сразу, и Буданцев блаженно расслабился, его потянуло в сон. Необыкновенно приятно и в то же время удивительно было видеть вокруг кафельные стены цвета морской волны, высоченный потолок, начищенную бронзу кранов и труб, огромное овальное зеркало над ванной и другое, поменьше, над широкой чашей умывальника, пушистые полотенца и купальные халаты на вешалке у двери.

Словно не в квартире ответственного сотрудника ЦК партии находился этот «храм гигиены», а в особняке великосветской кокотки, промышляющей собственным телом, которое необходимо постоянно поддерживать в состоянии «полной боевой готовности».

Особенно же нереальным все это казалось после тесной камеры, где он находился меньше часа назад, и уж никак не помышлял о столь волшебном повороте судьбы.

Буданцев уже с полной уверенностью подумал, что жизнь его по неведомой причине изменилась круто и безвозвратно, к добру или к злу — пока неведомо, но что скучной она не покажется — это уж точно.

Ощущая удивительную легкость и бодрость во всем теле (и одновременно — желание немедленно очутиться в чистой, хрустящей простынями постели, именно здесь, в этой квартире, чтобы насладиться покоем и безопасностью), сыщик сидел напротив Валентина в малой столовой, пил чай с ромом и жевал бутерброды с икрой, холодным языком и сыром. На выбор или все подряд, как захочется.

— Обстановка кое в чем осложнилась, Иван Афанасьевич, — объяснял ему Лихарев, — но в общем стала куда понятнее. Главное — фигурант наш жив, здоров и никуда не делся. Значит, не сегодня-завтра мы его достанем.

Тебе, конечно, придется какое-то время в моей конторе поработать, поскольку ни домой, ни на Петровку тебе хода нет. Товарищ Ежов, представляю, как рвать и метать начнет, когда ему предъявят ордер с собственноручной подписью. Уж и не знаю, кого он злее ловить станет, Шестакова или нас с тобой. — Валентин не засмеялся, а так, слегка скривил губы, демонстрируя пренебрежение к усаженному очередной раз в лужу наркому.

— Скажи, кто ты такой все же есть, Валентин Валентинович? — поинтересовался Буданцев. Передернул плечами. Совершенно никакой боли, словно и не касался его следователь дубинкой.

— Зачем нам сейчас это обсуждать? — ответил Лихарев спокойно. — Мои документы ты видел. Возможности тоже. Вот покончим с этим делом, сочтемся славою, а потом и о прочих интересных вещах будет время поговорить. Помнишь как у О'Генри в «Королях и капусте»?