Богинями мы были и остались

Я ужасно напилась в тот день, и Олег остался у меня. На заре я проснулась и, бросив взгляд на его темные волосы, перепутанные с моими кудряшками, вскочила. Оделась, вышла купить сигарет, вернулась в дом, где все еще спал этот незнакомый мужчина, и вдруг остро почувствовала, что за все эти дни ничего не было, кроме моего неясного инстинктивного желания прижаться к кому-то. Да и как могло быть иначе? Егор был далеко от меня, я не верила в радостное солнце, не верила улыбкам людей, едущих в автобусе, в льющую через край жизнь городских улиц, и мне не нужен был Олег.

Он проснулся, и мне стало совсем муторно, я и так чувствовала себя не очень после вчерашнего.

— Поехали позавтракаем где-нибудь, — счастливым голосом предложил он, потянувшись на моей постели.

— Я хочу, чтобы ты ушел. Спасибо тебе за все, но… — мелодраматично объявила я.

Он поднялся:

— Я что-то не так сделал? Мне не нужно было оставаться!

На его лице, помятом, сонном лице юного красавчика, было написано отчаяние. Я вдруг подумала, что буду выглядеть так же, когда Егор соберет свои вещи.

— Ты здесь ни при чем, — сказала я, и это была правда.

Он стал одеваться, руки его тряслись. Я вспомнила, как в первые моменты нашего знакомства мне показалось, что Олег просто решил включить меня в свой донжуанский список. Мой возраст, мое отчуждение, мои насмешки злили его и возбуждали. Я ошиблась, должно быть. Если это и было, то очень быстро прошло, и Олег действительно влюбился. Я стояла и смотрела, как он одевается. Я думала о том, что и сама, пожалуй, смогла бы полюбить это упругое, молодое тело, эти худые мальчишеские руки, эти бездонные глаза, из которых сейчас лилась тоска.

— Прощай, — сказала я, закрывая за ним дверь.

Он не ответил, избегая смотреть на меня, касаться меня и цепляться за меня словами. Он ушел из моей жизни еще более несчастным, чем был до этого, и я знала, что никогда себе этого не прощу.

Словно в наказание, вслед за Олегом сразу же раздался телефонный звонок — это была его мать.

В первое мгновение мне стало жарко и страшно: вот сейчас она начнет биться в истерике и умолять меня оставить ее мальчика в покое. Стыд окрасил мои щеки багрянцем. Но мать Олега заговорила о другом. Оказывается, у нее обнаружились дальние родственники, которые мечтают купить квартиру в Москве. И финансы им позволяют приобрести огромные апартаменты Эльмиры. Кстати, для меня до сих пор оставалось загадкой, зачем она их продает.

— Мне ужасно неудобно, Мариночка, — лебезила она, — но родственники есть родственники. Тем более этот ваш покупатель как сквозь землю провалился.

— Он не провалился, — заступилась я за своего клиента, — звонил вчера, готов дать задаток. Я собиралась с вами созваниваться, но раз такие дела…

— Что, правда звонил? — В голосе Эльмиры послышалась заинтересованность.

Это была чистая правда. И я, вдохновленная неуверенными нотками в тоне клиентки, стала убеждать ее, что отношения между родственниками очень сильно портятся из-за чисто деловых вопросов, что этот мужик — настоящий покупатель и нельзя так подставлять человека, что будет ли подарок его жене, зависит сейчас только от Эльмиры. И даже что первое слово — дороже второго! Наконец, исчерпав все аргументы, я замолчала.

— Марина, вы же понимаете, я оказалась в сложной ситуации, — вздохнула моя собеседница, — то ли он покупает, то ли нет — нужна же определенность.

— Да покупает он, покупает!

Я вдруг прониклась жалостью к Эльмире. Быть может, это чувство было направлено на ее сына, не знаю, но мне захотелось сделать что-то приятное для нее, как-то ее обнадежить. Смешно, конечно, эта женщина ворочала, должно быть, миллионами, имела личного водителя и красавчика сына, преуспевала, а я вдруг решила ее облагодетельствовать.

— Ну раз покупает… — неуверенно протянула она. Меня удивил ее тон. До этого момента Эльмира казалась мне уравновешенной, совершенно непробиваемой женщиной. Она двигалась и говорила плавно, с таким достоинством, что ей могла позавидовать английская королева. И теперь вдруг эти неуверенные нотки!

— Эльмира Анатольевна, а можно вопрос? — мягко спросила я.

— Конечно, Марина.

— Зачем вы продаете квартиру?

Я снова покраснела — на этот раз от собственной наглости.

Но Эльмира неожиданно заговорила своим прежним голосом — медленно, убежденно, тщательно проговаривая слоги:

— Дело в том, Мариночка, что у квартиры этой плохая аура. Это сказывается на всех членах моей семьи. Когда-то давным-давно мой прапрапрадедушка изменил моей прапрапрабабушке прямо в супружеской постели. С тех пор у нас в роду ходит легенда…

— Простите, — перебила я, — а что, ваши прапрапра жили в этой же квартире?

— Ну да. Мне она досталась от родителей, и, с одной стороны, продавать ее не очень хочется, а с другой…

Теперь голос ее дрожал от пафоса. Что ж, мне не было никакого дела до переживаний Эльмиры Анатольевны, но только вот почему-то казалось, что всю эту речь она заранее отрепетировала. Слова так и отскакивали от нее, словно аккуратные, тщательно свернутые бумажные катышки.

— Так что, вашим родственникам вы откажете?