Богиня по ошибке

И вдруг ночь расколол страшный, пронзительный крик, и девочка, которая пыталась разглядеть меня, смешалась с толпой перепуганных пленниц. Ее глаза как будто остекленели, сделались пустыми. Женщины жались друг к другу, как несчастные овцы, которых пастух отдал на растерзание волкам. Дрожа, они механически одергивали на себе одежду и кутались в одеяла. Все они смотрели в одну сторону – на закрытую дверь. Судя по ее размерам, она вела в главный зал замка.

Снова послышался тот же жуткий, мучительный крик. Несколько женщин шагнули было к двери; остальные пленницы боязливо одергивали их.

Крик, исполненный нечеловеческой боли и муки, повторился в третий раз… Я поняла, что больше не вынесу. Всем сердцем, всей душой я желала знать, что там происходит – и как это прекратить.

Словно в ответ на мою немую мольбу, мое тело снизилось, и его буквально втянуло в закрытую дверь, как в трубу пылесоса. Потом я снова взмыла вверх и зависла под потолком огромного зала. Вначале просторное помещение показалось мне похожим на обеденный зал в храме Эпоны. В каждом углу пылали камины, достаточно большие, чтобы в них уместилось несколько человек. Кроме того, повсюду горело множество свечей. Но их пламя не рассеивало общего мрака. Вдоль стен стояли грубые скамьи, похожие на те, что были у древних римлян; в неверном, мерцающем свете я разглядела, что на всех сидят люди. Многие закрыли лица руками; казалось, что они спят. Никто из них не разговаривал.

Услышав еще один страшный вопль, за которым последовал приглушенный стон, я посмотрела в центр зала. Там стоял длинный стол, вокруг которого собралась плотная толпа. Я поплыла к столу; чем ближе к нему, тем больше меня охватывало ощущение идущего оттуда зла и другого чувства, больше всего похожего на отчаяние. Как в ночь резни в замке Маккаллан, зло стало почти осязаемым. Мне не хотелось смотреть туда; мне не хотелось видеть, что происходит на том столе, но глаза упорно отказывались закрываться.

Всех, обступивших стол, кое-что объединяло – не только сосредоточенные взгляды. У всех них были крылья. Хотя они стояли неподвижно, черные крылья постоянно гремели и шуршали. Я глубоко вздохнула и мысленно приказала себе держаться. Мое тело зависло над столом.

Наконец я разглядела ту, кто так кричал, – женщину. Невозможно было понять, молодая она или старая; совершенно обнаженная, она лежала на столе в луже собственной крови. Связанные руки были запрокинуты над головой. Согнутые в коленях ноги были разведены в стороны. Плотно прижатые к ягодицам ступни тоже кто-то связал. Она лежала, словно на гинекологическом кресле, но в ее позе было что-то ужасно непристойное. Потом я увидела ее огромный живот, который все время колыхался, как будто жил отдельной от нее жизнью. Вот она снова пронзительно закричала – на шее проступили вены, ее била крупная дрожь.

Твари, стоящие вокруг стола, наблюдали за ее мучениями молча. Никто не прикоснулся к ней, никто не попытался как-то утешить ее или помочь ей. Все стояли и смотрели. И только трепет их черных крыльев показывал, что они живые.

Крики роженицы участились; в них угадывался ужас обреченной. У меня на глазах ее лоно начало раздвигаться… оно раздвигалось и раздвигалось… Я даже не представляла, что человеческое тело способно так расширяться. Потом из зияющей раны вырвался фонтан крови; алые капли забрызгали черные крылья соглядатаев. Из зияющего отверстия искореженного женского тела показалось нечто цилиндрическое, все в складках кожи, окрашенных алой кровью. Разум восстал против того, что я видела, но глаза отказывались повиноваться и не закрывались, а тело не улетало прочь. То, что появлялось из чрева несчастной женщины, дрожало. Вот что-то блеснуло в ужасной плоти. Помимо моей воли мой взгляд был прикован к жуткому новорожденному; я не могла оторваться от влажного блеска, походившего на блеск заостренного лезвия ножа, которым только что совершили убийство…

Я все снижалась и наконец зависла в нескольких футах над странным созданием.

Время как будто остановилось. Твари подо мной застыли, как будто невидимая рука нажала кнопку «Пауза». Чем ниже я спускалась, тем отчетливее различала комок уродливой плоти, по-прежнему сидящий в лоне женщины. То, что я по ошибке приняла за сморщенную плоть новорожденного, оказалось двумя не сформировавшимися еще крыльями, которые целиком охватывали его уродливое тельце – совсем как кокон, который окутывает гусеницу. В пламени свечей задергались верхние маховые перья, похожие на когти и блестящие от околоплодных вод и крови.

– О боже мой!

Мое восклицание словно разрушило чары. Чья-то голова вскинулась вверх; все твари уставились в потолок.

– Отнесите его в инкубационную пещеру! – приказал чей-то голос хрипло и грубо, словно слова вылетали у него из глотки с большим трудом.