Богиня по ошибке

Я долго приглаживала волосы (тщетные усилия!) и одежду (с тем же результатом… в общем, вы поняли), а сама бегло повторяла про себя знакомые строки, выискивая подходящую замену неподходящим словам. «Мушкет», неоднократно встречающийся в тексте, я решила заменить «мечом», «курок» – «клинком», вместо «курок спустил» придется говорить «ночь криком огласил»… и так далее и тому подобное. С самого первого дня моего пребывания в Партолоне я не заметила огнестрельного оружия; если бы оно имелось в этом мире, оно бы наверняка было у кентавров.

Я встала, расправила плечи, сурово сдвинула брови. Не забывайте, я учительница и привыкла находиться в центре внимания. Кентавры показались мне внимательными учениками. Я откашлялась и начала:

Ветер потоками мрака хлестал по верхушкам крон,
Луна в облаках мелькала, как призрачный галеон.
Дорога змеей серебрилась на лоне пурпурных болот,
И скачет разбойник снова,
Он скачет и скачет снова,
Вот прискакал он снова к таверне и встал у ворот.

Певица из меня, конечно, никакая, зато я отменно исполняю стихи – даже по меркам моего прежнего мира. Ученики часто просят, чтобы я почитала им что-нибудь вслух. Я читаю на разные голоса. По их словам, «это прикольно». Возможно, я и не Лорина Маккеннит с ее завораживающим тембром и богатым диапазоном, но я и не пыталась ей подражать. Пусть я не пела, зато рассказывала пылко и выразительно.

Ко второй строфе кентавры, что называется, были мои со всеми потрохами:

На лоб надвинута шляпа, у горла из кружев пучок.
Камзол – темно-красный бархат. Замша обтянутых ног.
Коричневый плащ ниспадает. Ботфорты. Высокий рост.
Он словно в бриллиантах – мерцает,
Его… м-м-м… острый меч – мерцает,
И шпага его – мерцает под сводом бриллиантов – звезд.

Повествуя о несчастных влюбленных, я переходила от одного костра к другому. Кентавры заулыбались, услышав про Бесс, хозяйскую дочку, которая вплетает в свои черные косы «алеющий бант любви». Когда я дошла до того места, как Разбойник целует ее и клянется возвратиться, «хотя бы разверзся ад», я приблизилась к Кланфинтану.

Потом я выпрямилась и вскинув вверх подбородок, – превратилась в саму Бесс. Кентавры замерли, слушая, как «солдаты в красных мундирах» скрутили ее, заткнули ей рот и бросили на постель, собираясь воспользоваться ею как приманкой, чтобы схватить ее любимого. Потом Бесс, разумеется, не выстрелила в себя, а пронзила себе грудь мечом и «криком ночь огласила», предупреждая своего любимого о засаде. Заменив «выстрел» «криком», я решила, что Нойес не стал бы возражать, ведь он, во-первых, давно умер, а во-вторых, англичанин – всемирно известная английская выдержка… и так далее.

Оцепенев, кентавры слушали про Разбойника, который понял, что любимая спасла его ценою собственной жизни:

Назад, обезумев, он скачет и небу проклятия шлет,
Дорога клубами пылится, направлена шпага вперед.
Кровавые шпоры сверкают, камзол – как вишневый сок.
От шпаги он пал на дороге,
Упал, словно пес, на дороге,
Лежит он в крови на дороге, у горла из кружев пучок.

Последнюю строфу я прочла, стоя в тени между двумя кострами и дирижируя, словно фокусник, который вызывает видения в наполненном тенями ночном воздухе:

Они тихой ночью шепчут: «Вот ветер шумит среди крон,
Луна в облаках мелькает, как призрачный галеон,
Дорога змеей серебрится на лоне пурпурных болот,
Разбойник прискачет снова,
Вот скачет он, скачет снова,
И вот подъезжает снова к таверне, он здесь, у ворот»[10].

Под конец я сложила перед собой руки и посмотрела через плечо куда-то вдаль – как будто не сомневалась в том, что призрак несчастного Разбойника скачет у нас за спиной. Кентавры некоторое время молчали, а потом (я вздохнула с облегчением) разразились бурными аплодисментами. Все заговорили разом. Больше всего их возмутили подлые «солдаты в красных куртках». Многие гадали, удастся ли им найти таких верных Бесс.

Благосклонно улыбаясь и выслушивая слова похвалы, я вернулась к Кланфинтану и села на свое бревно.