Боги грядущего

Она тоже опустилась на землю, поводя вокруг сумасшедшим взглядом. Волосы ее вздыбились, словно в лицо дул сильный ветер.

— Думаешь, мне легко это было, да? Думаешь, я хотела этого? — Она тяжело дышала, то и дело облизывая губы, правое веко ее дергалось, будто там ползал маленький червячок. — Грех на мне, ладно. Видишь, на что иду ради тебя? Душу свою гублю. Пойдем уж, нечего рассиживаться.

И, не дожидаясь ответа, поднялась и зашагала куда-то вдоль загона, понемногу удаляясь от вереницы жилищ. Искра тяжело встала, возя ладонью по скользкой глине стены, обошла труп, стараясь не глядеть на него, и потащилась вслед за безумной бабой.

— Кто ж это был? — рыдающе выдохнула она в спину Рдянице. — Наш, Артамоновский, или…?

— Чужак, — отмахнулась та, не оборачиваясь.

Возле входа в загон, перекрытого двумя легкими бревнами, Рдяница обернулась.

— Рыбку бери. Лучше ее не сыскать.

— На ней только Головня ездит, — ужаснулась Искра.

— Общая она, — возразила Рдяница. — Он ее сам себе присвоил, скотина такая. Поделом ему будет. — Потом тряхнула космами и оскалилась. — А хотя бы — и Головни. Ты разве — не жена его?

Она осторожно вытащила бревнышки из пазов, положила и на землю.

— Зови Рыбку.

Искра тихонько ступила в загон, дрожа всем телом. Спины лошадей тянулись застывшими черными бурунами, истоптанная унавоженная земля мягко разъезжалась под ногами. «А если собаки всполошатся?» — запоздало ужаснулась Искра. И тут же вспомнила: все собаки сгибли на переходе. Сразу отлегло от сердца.

— Рыбка, Рыбка, — тихонько позвала она. — Где ты, моя радость?

Она двинулась меж кобылиц, сокрушаясь, что Головня так и не успел построить отдельный загон, как собирался. Дела отвлекли. А может, забыл. Теперь вот ищи ее здесь. Хорошо хоть, не весь табун сюда загнали, а только жеребых кобыл, убойных да сосунков. Но и так — испугайся сейчас лошади, замечутся и втопчут в землю, как пить дать.

Умная кобыла услышала свое имя, встрепенулась, заморгала бельмасто, тараща белые карасьи глаза. Вскочила на ноги, озираясь и фыркая.

Рдяница уже была тут как тут — волокла уздечку без удил, с кожаным переносьем.

— Знаешь, как такой править? — спросила она, набрасывая узду на пепельногривую голову лошади.

Искра замотала головой.

— Освоишься. Нам бренчать нельзя. А Рыбка — лошадь умная, сама пойдет, куда скажешь.

— А куда? — спросила Искра, замирая.

Рдяница уставилась на нее, будто опешив от такого вопроса.

— А у тебя сейчас один путь, подруга — к отчинникам моим, к Павлуцким. Поди знаешь, где они нынче?

— У большой воды, что на полуночи, — едва слышно обронила Искра.

— Вот-вот. Чай, Огнеглазка в тундру не выгонит. Обе ведь от Головни натерпелись, горемыки.

Искра кивнула, хотя и с сомнением — вспомнила, как дико, до взаимных проклятий, разругались они с внучкой Отца Огневика при последней встрече. Явиться к ней — теперь? Приползти на брюхе, заливаясь слезами? А что дальше? Жить в торжестве ее правоты и злорадства?

Она вздохнула, глядя в сторону. Родное стойбище будто взывало к ней: «Куда собралась? Одумайся! В пропасть идешь, в бездну. Возврата не будет! Хочешь сгинуть в безвестности, как Огонек?».

Рдяница взяла кобылу под уздцы, повела к выходу из загона.

— Каменная лощина небось вся нынче водой залита, — сказала она. — Придется крюк сделать. Пройдешь через Оленьи холмы. Знаешь, где это?

Искра отрицательно покачала головой.

— По правую руку от лощины, днях в четырех пути. Небось не заблудишься — там теперь кругом вода, другого пути нет. Иди по бережку, он-то тебя и выведет. Я знаю, Пламяслав рассказывал.

— Ой боязно, Рдяница. И тоскливо — сил нет. Ведь навсегда расстаемся! — голос Искры сорвался, она снова заплакала.

Они вышли из загона, Рдяница передала поводья Искре, вставила в пазы бревнышки.

— Авось еще увидимся, подруга. Головня-то чай не вечный. И на него управа найдется. — У Рдяницы тоже блеснули слезы. Она быстро смахнула их, опустив лицо. — Ладно, подожди здесь покуда. Я за седлом слетаю.

И направилась к своему жилищу. Но сделав два шага, обернулась.

— Слышь, ты жди, поняла? Не вздумай даже… — она прищурилась, разглядывая обметанное сумерками, словно залитое кровью, лицо Искры.

Та мучительно прикрыла веки, не переспросив даже, чего она должна не вздумать. Все и так было ясно.

Лошадь мокро дышала в ухо Искре. Эта кобыла да седло с попоной Косторезовой работы — вот и все, что теперь связывало Искру с прошлой жизнью. Новые места, новые люди, новые ощущения. А в животе шевелился он — заветный ребенок, которого они так ждали с Головней. Жизнь неумолимо тянула жилу судьбы, наплевав на всех. Где-то там, в далеком прошлом, она закрутила узелок, и теперь не развяжешь его, не разомкнешь. «Чему быть, того не миновать», — обреченно думала Искра.