Боги грядущего

Бабка же хищно улыбнулась и произнесла, надвигаясь на него:

— Помнишь, что ты говорил мне в последний день, Отец Ледовик? Ты желал мне сгинуть в мертвом месте, чтобы не осквернять своими останками тайгу. Думал, я зальюсь слезами и буду умолять о прощении. Жалкий, тупоголовый недоумок! Лед не рассказал тебе, что такое мертвое место? Ха-ха! Я и впрямь устремилась туда. Но как видишь — живу и здравствую.

Нож в ее руке блеснул холодным светом. Она наступала на Головню, выплескивая слова, он же пятился, твердя про себя: «Лишь бы не споткнуться!».

— Несчастный глупец, мертвое место полно сокровищ. Твой бог скрывает от тебя истину, потому ты и бродишь во тьме. В твоей куцей душонке нет места достоинству. Его ты заменил обрядом, а вместо знания веруешь в обычай. Ты боишься предков, боишься Льда, боишься Огня. Ты всего боишься, и потому все жизнь шел от беды к беде.

Загонщик все-таки упал — стылый пол обжег ледяным холодом ладони, пронзил болью спину. Ведьма тоже запнулась, с плотоядной радостью уставилась на него сверху вниз. Песец в ее руке замерцал искрами, нож расплылся в полумраке темным пламенем. Раздавленный страхом, Головня смотрел на нее, а она вздернула правую бровь и снова ощерилась.

— Правда к земле клонит, Отец Ледовик? Думаешь спастись у своего бога? Уползти в глубокие недра?

Головня не выдержал, пополз назад, быстро перебирая руками. Чародейка шла, тенью нависая над ним.

— Имя-то гостя помнишь ли, глупый Отец? Ничего ты не помнишь. Да и незачем тебе было. С глаз долой — из сердца вон. А я помню! Не только имя его, но каждое слово, каждый вздох его, каждый взгляд. Ты не распознал в нем божественного посланца, Отец Ледовик, хоть и мнишь себя толкователем воли Творца. Ха-ха! Ты не узнал бы самого Господа, явись Он к тебе!

Головня отползал все дальше, со страхом ожидая, что вот-вот уткнется в стену. Бабка же неспешно шагала за ним, как волчица за раненой уткой, а зверек в ее руке беззвучно раскрывал пасть и извивался, и страшно отсвечивали его черные глаза, словно капли мрака на пушистой шкуре. Кудесница вдруг остановилась и произнесла, глубоко вздохнув:

— Все эти зимы я твердила его имя, надеясь, что он придет снова, но Науке не угодно было свести нас опять. Ее посланец исчез, растворился без следа, ушел назад к Сотворившей его. А я без устали твердила: «Пламяслав, приди ко мне!»…

Она рывком подняла песца над головой и медленным движением, будто нехотя, провела лезвием по его горлу.

Глава седьмая

«Да не отнимешь ты жизнь у творения Огня», — твердил родичам Отец Огневик. Отчего-то именно это заклинание он отличал среди прочих: голос его ликующе звенел, когда он произносил роковые слова. В речах его надрывно и требовательно звучало главное послание: «Все забудете, а это помните, неучи!». И люди помнили, крепко помнили! Ночью и днем, в загоне и в стойбище слышался этот надтреснутый голос и священная заповедь: «Да не отнимешь ты жизнь у творения Огня!».

Общинники выполняли наказ Огня. Ему не в чем было упрекнуть их.

Но почему, когда Головня отрекся от Него, то все равно не посмел нарушить запрет? Почему не поднял руку на основу Его порядка? Неужто и тогда еще довлел страх перед Ним? Необъяснимо и глупо. Чего ему было бояться? Мести Огня? Ха! Головня столько нагрешил, что лишний проступок не усугубил бы его вину. Тогда почему?

Пробуждение от забытья было долгим и мучительным. Вокруг была тьма, и лишь где-то очень далеко, едва заметный, виднелся дрожащий кружок бледного света. Что это? Огонь? Повелитель тепла звал его? Или то была ловушка, коварная игра Льда, прельщавшего Головню очередным искусом?

Плевать. Он так устал, что не видел разницы между правдой и кривдой. Ему стало все равно. Он перевернулся на карачки и пополз к свету.

Пламяслав, Пламяслав… Дал жару старик. Без него, мудрого и благолепного, не было бы колдуньи. Это он сотворил ее, верный почитатель Огня. В тайге полно Пламяславов, и все же это был он, мудрый следопыт! Неизвестно где раздобывший книгу и поменявший ее на близость с уродкой. Неплохой выверт! Он все равно не умел читать, а так хоть получил удовольствие. Извращенное, гадостное удовольствие. Знал ли старик, кого породила его противоестественная похоть? Или ушел, так и не почуяв зла?

Смешно: Пламяслав удирал от той, которая мечтала встретить его. Он сгинул в мертвом месте, так и не рассказав товарищам о главном приключении жизни. Стыдился? Или боялся кары Отца Огневика? Кто знает…

Головня полз, царапая ладони каменной крошкой. В уши ему дышал холод, в глаза лезла тьма. Он был рад этому — значит, Лед по-прежнему был с ним. Сонм темных духов вертелся вокруг, оберегая Головню от испепеляющих прикосновений Огня.

Вспомнились слова ведьмы: «Лед и Огонь — они равно противны мне». Тогда кто ей не противен, вонючей карге? Наука, эта загадочная богиня древних? Странно, странно…