А вдруг колдун умер, и там окажется лишь его разложившееся тело? Страшная мысль полоснула как плеть. Может, и нет никакой Красной скалы? Может быть, он, Головня, умирает сейчас посреди ледяных полей, а все, что окружает его, — лишь наваждение? Пламяслав говорил, что замерзающих людей посещают необычайные видения. Наверное, так же чувствовал себя и вождь, когда духи холода вонзали в него свои зубы.
Вождя уже не было, и Пламяслава не было, и плавильщика не было, никого не было, остался лишь он, Головня, бредущий меж седых утесов, путник, отдавший душу нечисти во имя торжества справедливости.
Полдня он торил себе путь в сугробах. Красная скала громоздилась над окоемом, словно бурая туча, нисколько не приближаясь, будто смеялась над ним.
«О колдун, не дай мне умереть! — твердил Головня. — О великий Лед, к тебе иду я, творец земли и плоти!».
К вечеру, когда свора темных демонов растеклась по небу, пропитав невесомую серость тяжеловесной лазурью, он заметил вдалеке несколько блеклых точек. Волки! А у него под рукой ни факела, ни палки. Неужто конец?
Но Лед не оставил его: поднявшийся ветер окружил загонщика плотным покровом, сжал в студеных объятиях. Волки скоро исчезли, не почуяв его. По счастью, Головня шел с подветренной стороны.
Огонь нашептывал ему: «Ты погубил свою душу. Нет тебе прощения». Коварный, Он хотел, чтобы Головня так и остался у колдуна. Но загонщик сказал: «Изыди, презренный Бог. Не Твой я уже». И Огонь уполз, шипя и злобствуя.
Головня не смотрел по сторонам. Пер напролом, понимая, что если остановится, то упадет и уже не встанет. Жестокий выбор. Иди или умри. И он шел. А впереди кровавым отражением на водной глади колыхалась скала — немая, грозная и манящая.
Черные пришельцы появились ниоткуда, закружились на лошадях, защелкали зубастыми челюстями. Держа поводья, они бросали на него жадные взгляды и ухали, а он озирался и твердил про себя: «Великий Лед, спаси и сохрани!». Головня знал: ничто не случится с ним, если не будет на то воли Творца. Пришельцы кружили и кружили рядом — ожившие истуканы на небесных зверях — вращали горящими глазами и скалили желтые клыки. Но если загонщик обращал на них взор, они тут же исчезали, как дым, и лишь слабые тени мелькали где-то сбоку. Когда же он вновь переводил взгляд на Красную скалу, они возвращались и снова кружили, невесомо плывя над тундрой.
Огонь посылал ему этих призраков. Он хотел отвратить Головню от цели, но загонщик продолжал идти с молитвой Льду на устах.
Потом он увидел тела вождя и Искромета. Они лежали на снегу, обратив в небо белые лица, а в обледенелых глазах застыло страдание. Загонщик остановился, зашептал обветренными губами заклятье от мертвецов, а те вдруг зашевелились и сказали ему с улыбкой:
— Вот и ты с нами, брат.
— Я не с вами, — промолвил Головня, пятясь от них. — Не с вами.
Колдун звал его с вершины Красной скалы: «Головня! Головня!».
Вождь кричал ему сзади:
— Ты — мои глаза и уши.
Неправда. Он был уже сам по себе.
Красная скала была уже совсем близко. Но Огонь не успокоился — он подломил Головне ноги, и тому пришлось ползти. Снегоступы слетели с ходунов, снег забивался в глаза, рот и уши. Головня сплевывал его, кашлял, вытирал лицо тыльной стороной рукавицы и продолжал лезть вперед.
Пот капал со лба, мешался с растаявшим снегом и стекал холодными солеными ручейками.
— Гай! Гай! — кричали пришельцы.
Головню трясло от их клича. Он хотел спрятаться, зарыться в снег, но эти голоса настигали его снова и снова. Черные ублюдки, они издевались надо ним, кичились своей неуязвимостью. Загонщик не мог их видеть, но чувствовал — они рядом.
Надежда, воспрянувшая было, вновь покинула его. «Простите все, кому причинил я зло, — зашептал Головня. — Прости меня, вождь. Прости, Отец Огневик. Прости, Искромет. Все простите! Видит Огонь (или Лед), я хотел принести вам добро. Судьба посмеялась надо мной, сделала отверженным. Нет в том моей вины, нет, нет и нет».
В ноздри его набивался снег, перед глазами плыл туман. Он больше не видел заветной скалы. Он вдыхал запах сырости и чувствовал влагу на языке.
«О вождь, — хрипел Головня. — Ты тоже полз через сугробы, у тебя тоже стыли запястья, а по спине стекал ледяной пот. От голода у тебя сводило живот, и горели истертые в кровь колени. О чем ты думал в свои последние мгновения — ты, погибший из-за глупой выходки никчемного мальчишки?».
И тут же нахлынули воспоминания:
Сполох говорил: «Хоть к колдуну в зубы». И чувствовалось — не пустые это слова. Он и впрямь хотел, чтобы Головня убрался к колдуну. Искра вторила ему: «Убирайся к чародею».
Нет, она не говорила этих слов. Но сейчас все спуталось в голове, перемешалось, и он уже не знал, где правда, а где сон, злые духи играли с ним.
«Дайте мне доползти до скалы.
Дайте мне припасть к ней.
Дайте мне умереть под ней.
Разве я прошу так много?».