Боги грядущего

В этот раз Костореза со спутниками поджидали двое Павлуцких — отец и сын. Приехали говорить о свадьбе младшего Палуцкого и Огнеглазки, дочки Светозара. Жар, не будь дураком, препроводил их в общину. Отец Огневик, увидевши такое, растаял, пригласил к себе. Лебезил и заискивал, разве только свой сан не уступил. Оно и понятно: спасители рода! Избавители от голода. Не чудо ли?

Головня видел их, выходящих из жилища Отца. Они были веселы и беспечны, и духи радости витали над ними, а родичи счастливыми криками приветствовали их.

— Конец голоду! — вещал Отец Огневик. — Конец испытаниям! Празднуйте, люди! Празднуйте избавление от бед! Долго Огонь испытывал нашу веру, вел нас через ледяную пустошь невзгод и потерь. Маловерные сдались и ушли в черную бездну, но мы, сохранившие надежду, достигли блаженных чертогов. Слава, слава Творцу жизни и мудрости Его! Страшные бедствия обрушил Он на нас, но очистительное пламя выжгло скверну. Воистину нет пределов милости Его!

И люди, тесным полукругом стоявшие перед ним, вопили «Слава!» и валились на колени, полные восторга и священного трепета, а старик смотрел на них и улыбался — лукавый, хитрый лис.

Жених Огнеглазки — высокий, рыжий, широкоплечий — вышагивал меж Светозаром и Яркой, а сзади вертелся Огонек, нашептывал что-то будущему родственнику, хихикал. Тот улыбался и кивал, поводя вокруг холодным взором, и видно было, что привык он к почету, не впервой ему такая честь — Огонь коснулся его дланью, и удача сопутствовала ему. Перед Отцом не робел, шел спокойно, смотрел прямо, не пряча глаз — второй Светозар, могучее подспорье Отца. И Огнеглазка, двигаясь следом, смущалась и млела, с тихой радостью глядя ему в спину.

Они шли к нартам, на которых приехали гости, и общинники двигались вслед за ними, переползали на коленях и выли как помешанные: «Долгих лет жизни Отцу… счастья Павлуцким… здоровья молодым». Мужики цокали языками, разглядывая приведенных ими лошадей. Щупали их за ушами и выше холки, толковали меж собой:

— На полтора пальца жира будет. Добрая скотина. Должно, целую зиму на воле паслась.

Все были восхищены и преисполнены ликования. И только Сполох злобствовал, не мог забыть поругания своей семьи. Выступив навстречу, крикнул с горькой ухмылкой:

— Да восславим мудрость Отца нашего Огневика, забравшего у нас Большого-И-Старого во имя торжества Огня и посрамления маловерных. Да преклоним головы пред неиссякаемой милостью его, спасшей наши души от скверны…

Припухшие от недосыпа глаза его смотрели на Отца с вызовом, нечесаные волосы торчали во все стороны. Загонщики повалили дерзкого на снег, заткнули ему глотку, потащили в жилище. Слышно было, как он вырывался из их рук и кричал — бешено, зло: «Черные пришельцы… Знак судьбы… проклятье на вас всех…».

Мачеха его припала к ногам Отца Огневика, взмолилась:

— Кто по молодости не безумствовал, Отец? Дай ему срок, и он исправится.

Старик надменно задрал бороду.

— Сегодня прощу — ради счастья внучки. Но видит Огонь, допрыгается он у тебя, засранец.

Потом был обряд Приобщения и праздник — неистовый, бурный, неудержимый. Веселились как в последний раз. Счастье переполняло людей, но счастье это было с горчинкой — весть о страшных пришельцах, виденных Жаром со спутниками по пути к месту обмена, отравила Артамоновым радость. Снова и снова расспрашивали Огонька и Жара-Костореза о необычайной встрече с жуткими созданиями, снова и снова прислушивались к шуму ветра — не приближаются ли отродья Льда? Тревога донимала людей, не позволяла целиком отдаться радости.

Отец Огневик, одетый торжественно — в лисий меховик с колпаком из лап чернобурки, перепоясанный шерстяным кушаком с серебряными нитями, — забрался на крышу своего жилища, громогласно взывал оттуда к Господу, благодарил за милость и просил о защите. Висевшие на его поясе железные и бронзовые фигурки зверей и птиц позвякивали, стукаясь друг о друга. Жених водил пригнанных в подарок кобылиц и коров вокруг дома старика, а тот высекал огнивом искры над каждой скотиной и вел счет: «Одна корова, две коровы, три коровы…». Потом объявил, изображая Огонь: «Девицу я дал — пусть станет началом людей. Скот я дал — пусть даст большой приплод. Священный огонь да зажжется! Приди, о покровитель семейных уз!». Затем бросил огниво в трубу, где его поймал Светозар.

Мужики скакали на лошадях вокруг стойбища, кидали друг другу зашитое в мешок тело собаки, утопленной ради такого случая в проруби; парни прыгали через поставленные торцом сани, перетягивали кожаный ремень; девки водили хоровод вокруг костра, пели песни. Пьяное молоко лилось рекой. Огнеглазка безвылазно сидела в жилище Отца, стерегла свое счастье. Ей не полагалось участвовать в торжестве — она должна была тихо маяться в уголке и ждать своего часа.