Боги грядущего

В этот раз Ожог не взял никого из народа, лишь своего помощника — волоокого, рано начавшего лысеть, с приплюснутым носом и оттопыренными ушами. Всех воинов, с которыми ходил в ледяные поля, передал отцу: в становище они были нужнее. И ушел. Утонул в хвойной гущине, а вместе с ним — и все зверолюди. Утопали, покачивая заостренными палками в руках. А Головня смотрел им вслед и мучился тревогой: выполнят ли наказ? Не изменят ли? Рассчитал-то он все правильно, да только уж больно ветрена душа таежника. Пока говоришь с ним, он тебя слушает и поступает по твоему слову, а стоит ему остаться одному, как уже другие мысли в голову лезут, темные демоны смущают душу. Эти пришельцы-то, небось, не одни явятся — пригонят с собой толпу незримых созданий, коварных шептунов, прельщающих дух человеческий. Устоит ли Ожог перед соблазнами? Не отдастся ли злу? Так и смотрел Головня вслед отряду Ожога, мучаясь сомнениями, пока тот не растаял в ельнике.

По снежным ступеням взлетел, размахивая руками, лучник. Придерживая нож на поясе, просеменил к вождю, почтительнейше наклонился:

— Великий вождь, господин Лучина передает — пришельцы встали с западной стороны. Обустраивают стан.

Он подождал ответа, но Головня молчал, глядя в сторону. Воин, не разгибая спины, покосился на Хвороста. Старик, воздевшись над каменными зубцами, окинул взором местность, исчерченную следами от полозьев, шикнул на лучника:

— Иди.

Того и след простыл. Головня, скребя спиной по каменному зубцу, поднялся на ноги, привычно обхватил левой рукавицей кожаный чехол на груди, вглядываясь вдаль. Остальные тоже поднялись, ждали распоряжений. Вражеский обоз рыжим лисьим хвостом растянулся по исхоженному льду реки, передняя его часть уже заворачивала за гору, карабкаясь на берег.

— Эх, стрельнуть бы, — простонал Пар.

Лицо его, перемотанное посередине широким кожаным ремнем (чтобы скрыть уродливую рану), мялось в несдерживаемой ярости. Дай ему волю — выскочит и побежит в одиночку кромсать врагов.

Головня ничего не ответил. Не выпуская из руки громовой палки, молча спустился по хорошо утоптанной снежной насыпи и двинулся к западной стене. Под ногами завертелась лохматая подпалая псина, завиляла хвостом, надеясь на подачку — Головня в сердцах пнул ее, отбросив с дороги, выругался.

Осколыш сунулся сзади, заговорил в ухо:

— Я вот чего думаю, великий вождь. В суме этой, что от пришельца осталась, много-много железных штучек. Небось не случайно, ага. Думаю я, в этих-то штучках вся тайна смертельного грома и заложена. Только не соображу пока, как их с палкой соединить. Ты бы дал мне ее хоть на вечер — обмозгую, с ребятами поговорю, ага.

Он замолчал и стал ждать ответа, семеня за Головней. Но вождь будто и не слышал — широко вышагивая, сжимал рукоять ножа на поясе, а правой ладонью придерживал громовую палку, лежавшую на плече. Осколыш, обиженный, чуть приотстал, понурился, досадуя на такое небрежение. Штырь, идя рядом, легонько пихнул его в бок, показал глазами, чтоб не тревожил вождя.

Головня так ничего и не ответил. Не хотелось ему сейчас думать об этом. Стреляет — и ладно. А палку он в любом случае не отдал бы. Кто его знает, что там повернется в голове у кузнеца, заполучи он в свои руки оружие пришельцев. Лучше уж от греха подальше держать ее при себе. Будет время, сам разберется, как она действует.

Руины древних вздымались над скоплением шкурниц как утесы над волнами. То и дело на пути вождя встречались сани с сеном, прикрытым изгвазданными дырявыми шкурами. Тоскливое мычание запертой в хлевах скотины пронизывало незатихающий гул голосов. В голову лезли воспоминания: вот там стояло жилище Сполоха, вот тут сожгли Зарянику и Пепла, вот здесь маялась на привязи Рдяница… Будто враги пробудили призраков, и те обступали вождя со всех сторон, тщась унести его душу. «Чародейство, — с раздражением думал Головня, силясь стряхнуть несвоевременные воспоминания. — Как противостоять ему?». Он тискал в рукавице кожаный чехол с пальцем Искры, шептал заклятья от злых духов и свирепел, видя, что те не уходят. Оттого и был раздражен на всех вокруг. Оттого и не ответил Осколышу.

Минуя ущербную гранитную глыбу, некогда поставленную древними, не удержался от искушения — плюнул под ноги и обернулся к шагавшему позади Штырю:

— Эти штуки давно пора разбить. От них зло исходит.

Тот опешил:

— Сейцас? — Но тут же добавил: — Как приказес, вождзь…

— Потом. Когда враги уйдут. Понял меня? Очистить надо место от скверны.

Штырь торопливо кивнул.

Попетляв меж шкурниц, дошли, наконец, до частокола. Лучники бродили по снежному валу, насыпанному вдоль стены, высовывались над тыном, разглядывали врагов. Внизу горели костры, бабы варили болтанку в объемистых котелках. Мужики, сидя на краю саней, выспрашивали у воинов наверху:

— Ну что там? Как? Огнем не пышут ли?

Многие таежники почему-то были уверены, что пришельцы выдыхают пламя.

К Головне подбежал Лучина. Торопливо произнес:

— Встают на привал.

Головня обошел его, взбежал на снежную насыпь, осторожно выглянул за частокол.