Богатыри не мы. Устареллы

Пауза. Тихо, только иногда ветерок пробегает: Велетень не даёт уголькам в кострище затухнуть, поддувает на них до утра.

– Насчёт муравьёв. Пугнул бы ты их, Сустон, а? Твое, никак, хозяйство. Зудит же…

– Терпи. Они это… Бегают, топчут, то-сё. Кислым плюют. Дереву такое нужно. Терпи.

– Ой ли, нужно?

Снова пауза.

– Сыро…

Это снова надтреснутый.

– Всем сыро. Завтра солнце на весь день. С ветерком… Подсушимся.

– И то… Кстати, люди будут завтра, много. Дрова понесут. Хорошо…

Оживление. Заскрипели, зашуршали, забормотали.

– Послушаем!.. Погреемся!.. Дары… Пожертвуют?.. Кровью куриной мазали… Яйцо битое, взбитое… Молочка на трещинку!.. Рыбку мятую, в маслице… А Глуму-то, помните?

Общий стон.

Было: на Глума плеснули враз целую баклажку буслайки. Хорошо пробродившая буслайка была, – вся окрестная жучкара, а с неё и пичужки дуром дурели до утра…

Такой дар запомнили, оценили. Один Ботвила только фыркал пренебрежительно, но сам-то с задряблой петрушкой у подножия стоял…

Ночь перевалила через злую темень, пошла на рассветье.

– Солнце сегодня, – напомнил Велетень.

Снова порадовались.

Боги любят тёплое.

Дров принесли много, а вот навес починить не собрались. Чиль просил, уговаривал, ругался даже, но люди заторопились в Дома, ушли. Пацанята только, Топша да Гирька, вызвались было помочь, но что с них? Топшу отец шикнул домой, а Гирька совсем неумеха, да и робеет он на Капище. То и дело опасливо поглядывает на безмолвные тёмные капеи, даже и при ярком свете. Говорит, холод от них, аж щёчки сжимает.

Ушли люди в Дома. Поговорили, конечно, с богами, кто и дары скромные принёс, но ушли торопливо. Погожий день, у всех своё: хозяйство заботы требует. А боги – они молчат, к себе не зовут.

Чиль решил сам за людей отработать: костёр щедро распалил, весь день камни катал, как одержимый, аж веслецо прогорело и сломалось. Новое выточил, снова катал. Как мог, навес укрепил над кострищем. Неладно получилось, некрепко, одному не с руки такое дело.

Снова катать стал, каждой сажей на себя мазнул, всех богов уважил. Старый Дерба говорил: всем богам по сапогам!

…Когда налетел первый порыв ветра, Чиль не испугался. Не беда. Дров пока вдосталь, огонь горит, куда с добром. Но оказалось – беда. За первым порывом ветра нахлестнул второй, третий… Следующий швырнул Чилю в лицо горсть сухих сосновых иголок, всякого мелкого лесного сора. Потемнело, словно к ночи. А тут и пошло-поехало: натянуло тучи едва ли не на самые верхушки сосен, – и сразу вдарил ливень, да какой!

Чиль махом заскочил под навес над кострищем. Сразу принялся наваливать камни на пламя, – ветром стало зашвыривать воду прямо на горячее. Камни зашипели, да так громко, сердито… А непогоди хоть бы хны, только крепчает.

Парень подхватился было бежать в Дома, но так и встал на косогоре: вспухшая, страшная, злая река неслась между берегами, а мостков как и вовсе не бывало.

Забился Чиль в орешник, где погуще, свернулся по-звериному. Придётся терпеть до утра. Дерба, бывало, все посмеивался, мол, где терпливо, там и тепливо!

Тепливо вовсе даже не было, но лить стало послабее. Чиль угнездился поудобнее и стал терпеть.

… – Уж промыло, дак промыло. Давно так-то не было!

– Славно.

Это Карбан. Ему ветры с дождями нипочём, даже в радость. Что камню эти стихии? Так, разнообразие.

– Кой дрын тут славно? Разбухнешь, потом сохнуть сколь… а и трещины того гляди! Мох опять же…

– Ну, надо иногда, чего уж.

– Быть было ненастью, да дождь помешал!

– Всё тебе, Глум, хохотки.

– А меня, чую, не покосило ли? Как бы повело назад… ох, и точно ведь повело!

– Укрепят, коль заметят. А покуда в небо поглядишь… плохо ли?

– Где и заметят, когда ходят всё меньше.

– Вот и надо бы их постращать. А то не стало, вишь, должной робости. Ходят редко, убегают быстро. Один катала и соблюдает…

– И то. Припугнуть следует, пора. Разбаловались люди. Может, спалить пару домов? Утрату на скот… Урожай тоже… потраву там, засуху…

Общее одобрение.

Одобрение?!

– О чём вы? Зачем? За что?

– Ого, смотрите-ка, наш молчун проснулся! Вот она, водичка-то небесная, животворная!

– Да уж, животворная… трещины же!.. ох, чувствую…

– Да подожди ты, Ботвила, дай Тоту сказать. Что, не согласен ты с нами? Людей жалеешь?

– Пожалуй, что и жалею. Тяжело им, разве не так?

– Жалеешь, значит. А что не чтут они нас, жертвы не несут, погреть не хотят? Катале дров притащили – и бежать, а кто и слова не молвил. Камушек полегче подкатили, да и в Дома. Это правильно?

– Надо, надо постращать, давно пора! Мор бы ещё хорошо, особенно на деток, – ох побегут мамки молить, ох побегут!..

Хлынуло с новой силой, а порыв ветра обрушил на кострище покосившийся навес.

– Стращать… А перемрут все или, к примеру, уйдут в другие места? Лучше будет, слаще, теплее?

– Не перемрут.

– Ага, пусть так. Не помрут, не уйдут. А только с горя да страха совсем ходить сюда забудут. Им же теперь мост ладить придётся, навес вон… А у самих в хозяйстве разор. До того ли, рассудите! А если ещё эпидемия… в смысле мор…

– Вечно ты слова свои! И откуда они у тебя? Велетень, он опять же!..