Богатыри не мы. Устареллы

Последний вопрос Недотыкомка задал с откровенной издевкой. Кто ж возьмет деревенского дурня в дружину без коня и зброи? Богатырь не богатырь, а без своего снаряду к царскому воеводе даже и не суйся, будь ты хоть трижды предсказанный… Вот же, нечисть подовая, тянули тебя за язык: дурака богатырем предсказанным назвать, да еще Свиток заповедный цитировать при посторонних…

Писарь Тайного приказу, несмотря на жару, мгновенно облился холодным потом, вспомнив, как казнили недавно на Чумной площади уличенного в измене дьяка: сначала кожу содрали живьем, а потом голого, да в смолу кипящую! Жуть…

Писарь опять потряс головой, но теперь не добыл даже трухи.

– Так что скажешь, Дурак? – спросил он устало.

– Так по делу мы, – ответил Дурак. – К самому воеводе Лиху Одноглазому…

Затрещина вышла звонкой.

– Ну, чего ты дерешься? – плачущим голосом спросил сам себя Иван-Дурак. – Рази не сказано было в приказной избе спросить у писаря, а? Ты ведь писарь? – обратился он к потрясенному такой расправой Недотыкомке. – Видишь, и пергамен у него, и перо за ухом: писарь и есть. Можа, думаешь, он воеводу Одноглазого не знает, так я у него щас спрошу…

Недотыкомка чуть было не ляпнул, что писарь энтот должон быть из Воинского приказу, но вовремя прикусил себе язык. Уж больно любопытно ему стало, по какому делу приперся этот дурень к известному своей независимостью царскому военачальнику. На то он и писарь Тайного приказа, чтобы такими делишками интересоваться.

– Как же, – степенно ответствовал он на не заданный еще вопрос, – знаю я славного воя Лиху. Говори свое дело, я ему сам передам.

– Э, нет, – сказал хитроумный Дурак. – Сказано было, самому Одноглазому из уст в ухи передать… Ты сведи нас с ним.

«Вот как сведу тебя щас в погреб к Упырю, – подумал Недотыкомка злорадно, – там не то что воеводу, света белого не взвидишь».

Но, взглянув на пудовые кулаки Ивана, писарь оставил эту, казалось бы, здравую мысль. Пес его знает, вдруг он и впрямь Предсказанный… Нет, тут хитрее надо.

– И то верно, – сказал он. – Сведу тебя с воеводой. Только вот беда, нету его сейчас в приказе. Подождать придется.

– Где ж мы будем ждать-то? – растерялся Дурак. – На постоялый двор нас не пустят, тугриков нету. Да и харчиться нам чем? Ванька, он знаешь, как жрет? За двоих! У себя, в приказной избе, что ли поселишь?

– Ну нет, – отрезал Недотыкомка. – Приказная изба строение казенное, а тебя мы в другое место на постой определим.

– Это куда? – с явным испугом поинтересовался Дурак. – Уж не в острог ли?

«Там тебе самое место», – подумал писарь, но вслух сказал:

– Не боись, к вдове одной, развеселой. Тебе по нраву придется…

Услыхав о вдове, детина сально ухмыльнулся. А Недотыкомка поманил пальцем застенчивого болтуна Тришку. Домовой спешно принял свой, почти натуральный, облик – малорослого старичка с кошачьими круглыми глазами – и, преданно глядя на хозяина, промурлыкал, повторяя его мысленное приказание:

– Свести к вдове, глаз не спускать, кормить, поить, сколько пожелает. Взять в загнетке кошель с медью…

– Ступайте за ним, – сказал писарь, впервые назвав Ивана-Дурака во множественном числе. – Как воевода объявится, я вас кликну.

Тришка, вытянув ручонку, ухватил деревенщину за палец и увел за собою, как дитя малое…

А Недотыкомка, не в силах совладать с волнением, отбросил орудие своего труда, выбрался из-за стола и заметался по приказной избе. Армады мух неохотно раздавались в стороны, пропуская его.

– Иван-Дурак, Дурак-Иван, Иван да Дурак, – бормотал Недотыкомка, – богатырь предсказанный… А что, собственно, было предсказано? – спросил он сам у себя. – Что явится Иван-Дурак и…

Не раздумывая более, писарь откинул в сторону половичок и, ухватившись за железное кольцо, приподнял тяжеленную крышку, скрывающую лаз в погреб.

– Эй, Упырь! – крикнул он в душную темноту.

– Чаво тебе? – глухо отозвался из погреба палач.

– Книжник-то жив еще? – спросил Недотыкомка, впрочем, безо всякой надежды.

– Жив, – проворчал Упырь, – еще нас с тобой переживет.

– У тебя переживет, пожалуй, – с притворным недовольством проговорил писарь.

– А я-то что, я бы всей душой. – Судя по тону, палач явно обиделся. – Да не велено было, чтоб до смерти…

– Ладно тебе, – сказал Недотыкомка. – Ты вот что, Упырь, подними-ка этого книжника ко мне, потолковать с ним хочу.

– Надо потолковать, спускайся сюда, – резонно заметил Упырь. – Ему теперь ярилин огнь вреден.

– Ах ты, поганец, – прошептал писарь, нехотя опуская ноги в лаз…

В погребе было жарко. И темно. Коптящий красноватый язычок масляной светильни не позволял толком разглядеть узника, мертво висящего на дыбе. Сие весьма порадовало Недотыкомку, даже в этой полутьме было видно, как изувечен книжник.

– Да точно ли он у тебя жив? – спросил Недотыкомка грозно, по-начальственному, хотя был ненамного старше палача по должности.

– У меня самостырно не умирают, – ответил Упырь, выступив из самого темного угла. Его длинный, влажный язык непроизвольно облизывал острые белые зубы.

– Эй, ты, – обратился Недотыкомка к узнику, – говорить можешь?

Книжник застонал утвердительно.