Богач и его актер

— Ну уж нет! — закричал Дирк фон Зандов, когда дочитал до этого места. — Нет, это уж черт знает что, какое-то ужасное поветрие, чтобы в пьесе обязательно была лесбиянка! Неужели без лесбиянок нельзя обойтись? Тем более еврейка-лесбиянка, это же невозможно.

Это у них запрещено, особенно если она из такой густо религиозной еврейской семьи. Она ведь, кстати, что-то об этом рассказывает. Про семерых братьев и четверых сестер, про Седер, Песах и прочие штучки. У них же за это камнями побивают. Еще бы не хватало, чтобы Анри под конец стал приставать к Адольфу!

Дирк фон Зандов даже отшвырнул пьесу, и она пропеллером пролетела по пустому полированному столу и сбила маленький пластиковый стакан с минеральной водой, который стоял перед режиссером. Но режиссера было не сбить.

— Это не мода, это правда, — сказал он.

— Что — правда?

— Гомосексуальность чрезвычайно распространена в обществе, просто до недавних пор мы вынуждены были скрывать это, ханжески отворачиваться от проблемы, но вот сейчас будем говорить смело и во весь голос.

* * *

Дирк перевел дыхание и повернулся на другой бок.

Он не стал досматривать этот сон, потому что не помнил, какой была развязка в том спектакле. Кажется, погибали два человека — как раз гестаповец и эта самая еврейская девушка, а он, Адольф, и Агата оставались жить, волоча на себе страшное бремя пережитого ужаса, грязи, подлости и смерти. Пьеса, между прочим, имела успех. Шла по всей Европе, хотя не очень долго. И рецензии были неплохие, но все равно это было как-то вяло и неинтересно.

* * *

Дирк проснулся. Было еще очень рано.

Сон смутил его, потому что за ним стояли воспоминания о его собственном детстве, которого он абсолютно не помнил. Ничего, кроме этой полуфантастической истории про убитую девочку. Было это на самом деле или не было? Господи, в семьдесят пять лет невозможно вспомнить, что там случилось шестьдесят три года назад. Представляете себе, что это такое — шестьдесят три года? Две жизни! Или даже три. В двадцать один год родить сына, в сорок два — чтоб появилась внучка, а вот сейчас — чтобы внучка уже ходила беременная.

Дирк снова вспомнил слова Ханса Якобсена, их последний разговор.

— Я благодарю вас, — сказал богач своему актеру. — Вы будете вознаграждены.

— Успехом? Славой?

— Не только.

— Внутренним творческим удовлетворением?

— Не только!

Дирк был сильно разочарован и даже оскорблен после смерти Якобсена, когда эти загадочные обещания не были выполнены. Хотя все это смешно, конечно. Но все-таки: чем может быть вознагражден человек, если не славой и деньгами? Какой-то великой разгадкой жизни? Но в чем она? Вносить в жизнь как можно больше красоты и добра? Смирить свою гордость? Раздать имущество нищим? Спасибо, читали.

Он опять задремал и проснулся в половине восьмого.

Снова побежал в душ, словно бы нарочно пытаясь извести побольше гостиничных шампуней и лосьонов. Побрился. Завтрак начинался в восемь часов. Он попил немножко воды из-под крана, но решил, что было бы глупо идти на завтрак прямо к открытию ресторана. Завтрак там до половины одиннадцатого, кажется. Вот он и пойдет немного погодя. Он голышом прошелся по комнате, взял с полки чистое белье, надел просторные мягкие трусы в мелкий цветочек и свежую белую майку-футболку под сорочку. Побрызгался одеколоном, натянул носки, и тут в дверь постучали. «Неужели уборщица?» — подумал он и крикнул:

— Нельзя! Рано!

Но на всякий случай накинул халат. Прошелся по комнате, косясь на дверь. Постучали еще раз. Он подошел к глазку. Там виднелась женская фигура. Глазок был панорамный, рассмотреть, кто это, не было никакой возможности. Но ясно было, что не вчерашние полуприснившиеся ему мальчик и девочка и уж подавно не дама с бриллиантовой брошью. Какая-то фигура вполне скромного гостиничного вида.

— Минутку! — громко произнес он. — Секундочку!

Запахнул халат, завязал на животе пояс бантиком и открыл дверь.

— Здравствуйте, дорогой господин фон Зандов! — На пороге стояла Лена.

Она была уже не в гостиничной униформе, а в легких брючках и в светло-бежевой кофточке, на которую сверху был накинут свитер. Накинут на плечи, а рукава свободно повязаны на груди. В руках у нее была небольшая сумка.

— Здравствуйте, господин фон Зандов, — повторила она. — Что же вы меня не приглашаете войти?

— Простите, я в таком виде, — пробормотал Дирк.

— Ничего страшного, — сказала Лена. — Не голый, и слава богу. А хоть бы и голый. Мы взрослые люди.

Дирк вспыхнул:

— Что вы имеете в виду?

— Да ничего особенного, — сказала она, входя в прихожую.

Оглядевшись, сняла с крючка около выключателя длинную пластмассовую штучку с надписью «Не беспокоить». Открыв дверь, накинула ее на дверную ручку снаружи и прищелкнула замок.

— Вот так оно лучше будет.

Дирк почти испугался, но как-то справился с собой, показал рукой на диван, на тот самый диван, на котором Лена сидела прошлым днем, сам уселся в кресло в трех шагах от нее и спросил:

— Ну-с, чем порадуете?

— Скоро завтрак, — сообщила Лена. — Он включен в стоимость проживания.