Богач, бедняк

– Значит, это правда.

– Во всяком случае, теперь это уже не так.

– Несомненно, – сказала она. – Почему все-таки?

– Что – почему?

– Такой красивый молодой человек. Девчонки, должно быть, липнут как мухи.

– Они себя сдерживают. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

– А как насчет этой малышки, с которой ты всюду ходишь? – Комната номер 923. – Как ее зовут?

– Джули. – Ему неприятно было произносить имя Джули в этом месте.

– Разве она за тобой не бегает?

– Мы собирались обвенчаться.

– Собирались? А теперь?

– Я не знаю, – сказал он.

– Она не ведает, что теряет. Должно быть, это у вас наследственное, – заметила Мэри-Джейн.

– Что – это?

– Вилли говорит, что твоя сестра впадает в раж, когда трахается.

– Вилли следовало бы держать рот на замке.

Рудольфа потрясло то, что Вилли мог рассказывать женщине, любой женщине, да вообще любому человеку, такие вещи о своей жене. Он теперь уже не сможет доверять Вилли или любить его как прежде.

– Мы живем в большом городе, – сказала, рассмеявшись, Мэри-Джейн, – тут все горит ярким пламенем. Вилли – мой старинный приятель. У меня был с ним роман еще до того, как он встретил твою сестру. И когда ему кисло или хочется сменить обстановку, он по-прежнему приходит ко мне.

– А сестра моя знает об этом? – Рудольф постарался не дать воли внезапно закипевшему гневу. Ах, этот шалопай, ветрогон Вилли.

– Не думаю, – отмахнулась Мэри-Джейн. – Вилли отлично умеет напускать туман. И никто не подписывает долговых обязательств. Ты когда-нибудь трахал Гретхен?

– Ради всего святого, она же моя сестра! – Голос его прозвучал пронзительно даже для собственного уха.

– Подумаешь, сестра! – сказала Мэри-Джейн. – Если верить Вилли, она штучка стоящая.

– Вы смеетесь надо мной. – Именно смеется, сказал он себе: взрослая опытная женщина забавляется, поддразнивая простачка из сельской глуши.

– Да нет, черт возьми. Мой брат трахнул меня, когда мне было пятнадцать. В стоявшем на приколе каноэ. Будь ангелом, лапочка, налей мне выпить. Виски стоит на столе в кухне. Долей простой воды. Льда нет.

Он вылез из постели. Ему хотелось надеть что-то на себя – халат, брюки, завернуться в полотенце, во что угодно, лишь бы не ходить голышом под взглядом этих всезнающих, оценивающих, насмешливых глаз. Но он понимал, что она высмеет его, если он чем-нибудь прикроется. «Черт бы меня побрал, – в отчаянии думал он, – как я мог в такое влипнуть?»

Внезапно ему стало холодно, и он почувствовал, что весь покрылся гусиной кожей. Сдерживая дрожь, он подошел к двери и вышел в гостиную. Золотою тенью, отражавшейся в зеркалах, он бесшумно прошел по толстым коврам на кухню. Нашел выключатель и включил свет. Мягко жужжавший большой белый холодильник, плита, миксер, соковыжималка, на белой стене медные сковородки, посудомоечная машина, на столе с крышкой из красной керамики бутылка виски – домашний очаг, освещенный ярким неоновым светом, воплощение американской мечты. Он взял два стакана из буфета (костяной фарфор, расписанные цветами чашки, кофейники, большие деревянные мельницы для перца – приспособления домашней хозяйки для лежавшей в другой комнате женщины, которая вовсе не была домашней хозяйкой). Он открутил кран, дожидаясь, когда пойдет по-настоящему холодная вода, и сначала прополоскал рот, сплюнул в стальную мойку, затем выпил два больших стакана воды. В другой стакан он плеснул виски и до половины наполнил его водой. Послышался какой-то звук – легкое царапанье и стук бегущих лапок. Толстые, покрытые панцирем тараканы появились за мойкой и исчезли в трещине стены. «Грязнуля», – подумал он.

Оставив свет в кухне, он понес питье хозяйке дома, лежавшей на своей хорошо служившей ей кровати. Он приблизился к ней, замерев в иронической позе – мы стремимся услужить.

– Вот лапочка! – произнесла Мэри-Джейн, беря пальцами с длинными заостренными малиновыми ногтями стакан. Она приподнялась на подушках – рыжие волосы разметались по голубым, с кружевами, наволочкам – и принялась жадно пить. – А ты не хочешь?

– Я уже достаточно выпил. – Он нагнулся, взял свои трусы и стал их надевать.

– Что это ты?

– Я поехал домой. – Он надел рубашку, радуясь тому, что наконец прикрыт. – Мне надо в девять быть на работе.

– Прошу тебя, – произнесла она тоненьким детским голоском. – Прошу тебя. Не делай этого.

– Мне очень жаль, – сказал он, хотя ему вовсе не было ее жаль. Так хотелось очутиться на улице, в одежде и одному.

– Но я не выношу оставаться ночью в полном одиночестве. – Это была уже мольба.

– Вызовите Вилли, – сказал он, сел, натянул носки, затем всунул ноги в туфли.

– Но я не могу спать, не могу, – сказала она.

Он не спеша завязал шнурки.

– Все меня бросают, все эти сволочи мужики. Я для тебя все сделаю. Останься до шести, пока не рассветет, ну хоть до пяти, сладкий мой. Я тебя пососу… – И она заплакала.