Бог смерти не любит яблоки

— На пользовательских.

Несколько мгновений они буравили друг друга взглядами.

— Хорошо.

— Хорошо. Мне надо пару минут на подготовку. Жду информацию на вирт.

С этими словами, чуть насмешливо кивнув присутствующим, Танатос вышел из конференц-зала.

— Ладно, — сказала Джин в воцарившейся глубокой тишине. — Мне одной от этого вайба захотелось покурить?

Ли прикусила щёку изнутри, чтобы не заржать.

— Шутница нашлась! Лучше координаты сбрось. И для здоровья полезней, и для дела.

— Само собой… И всё же, кэп. Говорю ото всей души: вы двое вместе — крайне интересное зрелище.

— Я знаю, — вздохнула Ли. — В этом и проблема.

16

*

Нельзя сказать, чтобы Танатос так уж сильно скучал по полевой работе.

Он знал, что многие моды (да и люди тоже), выращенные и переделанные ради войны, не могут потом этого отпустить. В мирной жизни им не хватает адреналина и сражений, запаха крови и смерти, самой концепции танца на грани, мира, висящего на волоске…

Танатос понимал это. Он наблюдал подобное в режиме реального времени у многих из тех, кто его окружал: очевидно, такая реакция была, так сказать, показателем вполне нормальной ненормальности, одной из стандартных ступеней для тех, кто пытается вернуться с войны.

Танатос сию ступень давно и спокойно миновал. Либо, как вариант, шёл по какой-то другой дороге, благополучно обойдя эту конкретную лестницу… Не важно, на самом деле. Важен итог: ему не хотелось снова сражаться. Не хотелось возвращаться в мир беспомощности и пустоты, отчаяния и горя, жестокости и неприемлемого выбора, риска и смерти. Смерть… В неё тут всё упирается, верно? “Почему вокруг столько смерти?” — спросила Ли. И вопрос остаётся, чтоб его, очень актуальным.

Вокруг Танатоса всегда было очень много смерти. Больше, чем можно было бы вообразить. Не зря же его называли богом смерти, да? Только вот он был не самым правильным (или, оглядываясь на историю той же Ли, вполне правильным) представителем братии богов смерти.

Танатос ненавидел… не саму смерть, нет. Он мог признать: смерть — явление неизбежное, пугающе-притягательное, обожествляемое на протяжении всей человеческой истории. Не хорошая и не плохая, она являлась просто частью круговорота жизни. Глупо злиться на смерть; глупо бояться её или ненавидеть. Сколько бы ни было разговоров о бессмертии, вечность никогда не была и не будет человеческим уделом... Ничьим уделом.

Уходят режимы, забываются боги, рушатся цивилизации, коллапсируют планеты. Однажды погаснут все звёзды; однажды развеется энергия большого взрыва. Однажды мир возвратится к той самой холодной тьме, из которой пришёл. К той самой тьме, которую он привык видеть за иллюминатором. К той самой, которую древние ассоциировали со смертью. Однажды этот мир возвратится к ней — и там, в глубинах её, рано или поздно родится какой-то другой мир.

Таков смысл круговорота вещей.

Так что нет, Танатос не ненавидел смерть. Ему нравилось называться богом смерти — и это, хоть и было ложью, оставалось при этом правдой в большом многообразии совершенно разных смыслов.

Танатос думал об этом много... Очень много, особенно после того, как Ли умерла (или он верил, что она умерла, что для горя по сути одно и то же). Он не ненавидел смерть… Но то, что её прославляет и возвеличивает — определённо, ненавидел. А что есть война по сути своей, если не возвеличивание, прославление смерти, искажение взгляда на неё? Потому что да, нет ничего плохого в смерти как таковой. Все умирают. Всё умирает. Только вот в свой срок, верно? И он, этот срок, и так короток. Даже в их век развитой регенеративной медицины. Что такое пятьдесят, сто, двести, да даже триста лет? Это объективно мало. Нужно спешить, чтобы всё успеть — и то многого не успеешь. Сказать, сделать, почувствовать… И вот тут загвоздка.

Война — это пиршество бессмысленной, преждевременной, случайной, слепой, нелогичной смерти. Тысячи оборванных нитей, несказанных слов, непрожитых жизней — вот подлинная цена войны. Потому что и истребление врагов, и героическое самопожертвование, и зачистка нежелательных элементов, и построение справедливого миропорядка, и необходимые на пути к светлому будущему жертвы, и многое другое — это всего лишь более красивые имена для убийств, разрушений, горя и потерь. Смерть остаётся смертью, как её ни украшай, каких новых эпитетов для неё ни придумывай. Бессмысленная, жестокая, преждевременная — именно такая смерть была и будет вечной спутницей войн. Эта неправильная смерть всегда будет приходить с ними. Она будет скользить за армиями вслед уродливым призраком, наспех наряженным для маскировки в обрывки агиток и знамён. Она будет там, пока на свете есть войны. То есть — всегда и во веки веков, до последнего человека. Амен.

Всё так. И есть на свете вещи, за которые, видит космос, стоит драться. Но останавливаться на этом пути тоже нужно уметь; личный выбор тоже отрицать нельзя. Многие даже после того, как стихли выстрелы, всё ещё хотят носить войну в своих сердцах — так будет же по воле их.

Но не он.