Бог пятничного вечера

– А потом… вчера мой… – Она запнулась и осеклась, потом выбрала другое слово. – Далтон пришел ко мне вчера. Я думала, что смогу остаться равнодушной. – Женщина пожала плечами. – Отстраненной. К моему удивлению, он ни о чем не спрашивал, ни о чем не просил. Просто сказал, что я уже лишила его матери. – Голос Джинджер упал до шепота, она подняла голову и посмотрела на меня: – И попросил не лишать его единственного отца, которого он когда-либо знал.

Она поднялась, полезла в карман и вытащила DVD-диск, который положила на стол. Стерла рукой слезы. К ней возвращалась привычная решимость. Вуд сидел, разинув рот. Джинджер сделала глубокий вдох, после чего указала на диск и посмотрела на всех нас.

– Мои поверенные отговаривали меня от этого. – Женщина потерла висок и провела рукой по глазам, потом взглянула на Гейджа, который сделал знак в камеру над ним. Щелкнул замок, и дверь открылась.

Джинджер сунула руки в карманы и сделала шаг к двери. Приостановилась, обернулась к Одри и заговорила с нежностью, которой я никогда у нее не слышал. Боль исказила ее лицо. Женщина прикрыла глаза, и слова довольно долго висели у нее на кончике языка. Когда она снова их открыла, цвет глаз был таким же тусклым, как и цвет стального стола, приковывавшего меня к земле. Еще мучительнее, чем наблюдать, как она произносит эти слова, было слышать их. Говоря, она смотрела на Одри:

– Он говорил правду. Каждое слово. Всегда.

События, последовавшие за этим, прошли как в тумане, их хронология перепуталась. Я не помню, как Джинджер ушла, не помню, как Вуд подскочил и обнял Ди, а потом пустился в пляс по комнате, и не помню, как надзиратель сказал Гейджу, что, мол, ничего, пусть отпразднуют. Но я помню, как моя жена перепрыгнула через разделявший нас стол и ухватилась за мою цепь.

– Кто-нибудь, срежьте эту цепь с моего мужа! Освободите его! Срежьте эту цепь немедленно! Кто-нибудь, разорвите эту цепь!

Помню, я стоял в эпицентре этого бушующего вокруг меня урагана и улыбался ей.

– Одри.

Она не слушала.

– Милая.

Жена замолчала, и когда я заговорил в третий раз, мой голос вырвал ее из ада, в котором она жила все это время. Я улыбнулся.

– Одри? – Ее глаза нашли мои. – Все в порядке. Я свободен.

Помню, как она кинулась ко мне, обвила руками и ногами, спрятала лицо у меня на шее и выплакивала все то горе, всю ту боль, которая жила в ней с самого суда. Своими словами Джинджер разрезала цепи Одри, и я помню звуки боли, покидающей ее тело. Помню, как она взяла мое лицо в ладони и прижалась к моим губам, помню, как мы плакали и смеялись. Помню, слышал, как моя жена смеялась.

Это я помню.

Под пристальным взглядом восьми камер, прикованный к столу, привинченному к бетонному полу, за четырьмя двойными электронными дверьми, четырехфутовыми стенами, тремя электрическими заборами с колючей проволокой наверху и двумя сторожевыми башнями, где стоят вооруженные винтовками снайперы, я был свободен.

И там, на игровом поле, ставшем моей жизнью, моя жена пересекла боковую линию и боролась за меня.

Снова.

Глава 34

Пришедший на шум надзиратель освободил мои руки, как просила Одри, и повел нас в комнату, где мы вместе с еще несколькими тюремными служащими, включая Гейджа, посмотрели видео. Без текста, без макияжа и почти без предисловий Джинджер приступила к рассказу. Бесстрастное лицо, живые подробности и прекрасная память на даты.