Бог пятничного вечера

Вот это – моя Одри. Неуступчивая. Эта голубка у нее на шее означала, что, несмотря на бурю вокруг нее, она все еще цепляется за надежду, живущую где-то глубоко в душе.

Я наклонился, прижался губами к ее губам и оставался так, пока ее тепло не растопило меня. Понимая, что слишком долго я испытывал судьбу, я выключил свет и тихо выскользнул из дома. За плечом у меня вставало солнце.

Глава 21

Когда я подошел к крыльцу, собака сидела на нижней ступеньке мордой к дорожке, по которой я уходил. Увидев меня, пес встал и вильнул хвостом. Я присел на корточки, протянул руку. Он поджал хвост, опустил голову и подошел, предлагая почесать себя за ушами.

Вонючий, грязный, весь в струпьях и в болячках. Его либо сильно поколотили, либо сбили машиной, а может, и то и другое. Блохи прыгали по бедному животному, рана на передней лапе гноилась, и с этим нужно было что-то делать. И, наконец, судя по подарку, оставленному мне псиной на переднем дворе, у него еще и водились глисты.

– Приятель, тебе здесь самое место.

Я чесал ему уши и брюхо, и он, похоже, был совсем не против. Когда я искупал собаку и смыл грязь, стало очевидно, что это бостон-терьер характерного для данной породы окраса: темно-тигровая шкура с белой манишкой, ошейником, полоской на морде и «носочками».

Я как раз вытирал его, когда Ди пришел на тренировку.

– Новый друг? – поинтересовался он.

– Бедняге здорово досталось.

– У него есть кличка?

Я покачал головой.

– Какие-нибудь идеи имеются?

Парень показал на собачью грудь.

– Такс.

Подходяще.

– Хорошее имя.

Отвезти пса в ветлечебницу я мог только на мотоцикле. После тренировки я завел своего железного друга, при этом Такс стоял рядом и смотрел на меня как на сумасшедшего. Когда я похлопал себя по коленям, он прошелся по кругу и уселся, выжидающе на меня глядя.

– Такс, как же мы поладим, если ты не будешь меня слушаться? – Я еще раз похлопал по колену. – Ну же, давай. – Пес склонил голову набок, встал, потом осторожно поднялся передними лапами по моей ноге. Что-то болело у него так сильно, что он не может запрыгнуть. Я осторожно его поднял. Такс пристроился у меня на коленях, а дрожащие передние лапы положил на топливный бак. Для пущей надежности я вклинил его между руками, чтобы он смотрел поверх руля, и мы тронулись. Как только мотоцикл набрал скорость, пес поднялся – наверно, ему нравилось встречать ветер лицом, то есть мордой.

Ветврач была в городе новенькой или, по крайней мере, появилась здесь уже после меня, и я ее не знал. Я надеялся, что и она меня не знает и не смотрит футбол и спортивные новости. Я записался и сидел в комнате ожидания вместе с еще тремя клиентами, не обращавшими на меня никакого внимания. Ситуация изменилась, когда дамочка открыла дверь и сказала:

– Мэтью Райзин?

Все три головы вскинулись, будто ими выстрелили из пушки. Я прошептал: «Прошу прощения» и внес Такса в смотровую.

Доктор осмотрела собаку, зашила рану, сделала укол антибиотика в зараженную лапу – что ему не понравилось, – а потом назначила еще два укола, чтобы убить возможную инфекцию внутри.

– Ваш?

– Нашел вчера. Сегодня он в первый раз позволил себя погладить.

Она выписала рецепт и протянула мне.

– Дважды в день в течение недели. – Я сложил бумажку и сунул в карман. – Думаю, ему сильно досталось: он истощен и очень болен. Вероятно, его сильно избили. Должна вам честно сказать, что, даже несмотря на все лекарства, которые я ему ввела, не уверена, что он выживет. Думаю, ему очень больно. Если так будет продолжаться, вам следует подумать… – она протянула руку и почесала его за ушами, – об усыплении.

Судя по тону и выражению лица, она говорила искренне, движимая заботой, а не по черствости души.

– Как я это узнаю?

Ветврач пожала плечами.

– Начнет больше спать, двигаться будет медленно и неловко, не будет позволять вам дотрагиваться до него – значит, боли стали невыносимыми, и начался медленный и в его случае болезненный процесс умирания.

Не знаю почему, но мне стало не по себе. Я взял его на руки, прижал к себе.

– Спасибо.

Женщина посмотрела на меня внимательно и сочувственно.

– Иногда мы находим их слишком поздно.

– Сейчас я живу единственной надеждой, что порой любовь исцеляет то, что, казалось бы, исцелить невозможно.

Ветеринар улыбнулась:

– Это верно. И я буду надеяться, что в вашем случае так оно и будет. Если понадобится помощь, дайте знать. – Она мягко обхватила пальцами его здоровую лапу и подержала: – Он в хороших руках.

Очевидно, ветеринар понятия не имела, кто я. И я не собирался ее поправлять.

– Спасибо.