Бог пятничного вечера

Я назвал комбинацию в хадле, и мы подошли к линии скримиджа. Я встал под воображаемым центровым, и отец занял позицию на левом фланге. Я отодвинул воображаемого защитника на законное место и начал отсчет. «И сорок один… и сорок два…» Мысленно представив заполненные трибуны, зрителей, орущих, размахивающих полотенцами и трясущих наполненными мелочью молочными кувшинами, и табло, показывающее, что для победы нам нужен тачдаун, я оглядел поле и отметил, как меняется защитное построение. Рука невидимого великана передвигала на доске фигуры.

– Хот чек! – крикнул я, делая жест рукой. – Хот чек рейзор.

Отец кивнул и улыбнулся – знал, как мне не терпится сделать тот длинный пас.

Он показал мне сжатый кулак за спиной – мол, все понял, новую комбинацию знаю.

Я вбросил мяч, сделал пять шагов, посмотрел на стоящего на линии моего главного ресивера, финтом притянул сейфти, а потом развернулся, нырнул под тэкла, вильнул вправо, чтобы не наткнуться на лайнбекера, и бросил мяч в угол эндовой зоны, туда, где не было отца, но где он будет через секунду. Мяч спиралью ушел вверх, нырнул вниз, и отец поймал его в глубине зоны. Зрители вскочили.

Вот там отец и учил меня мечтать.

Браслет на ноге изрядно натер кожу, но я не обращал на это внимания. Сидел на поржавевшем капоте «Бьюика», смотрел на скошенную траву и пытался вспомнить лицо отца. Пытался, но никак не мог. Я помнил, как он смеялся, как держал руку у меня на спине, когда мы возвращались к машине, но черты расплывались. Отец увидел только одну мою игру, первую, в команде средней школы. В ту же ночь он умер во сне. Я тогда подарил ему мяч с той игры. Мама сказала, что он не произнес ни слова. Просто умер, сжимая тот мяч.

Мама сделала все, что могла. Работала на двух работах, чтобы я мог учиться. Помню, как она в полночь гладила чужую одежду, зная, что в четыре ей уже нужно встать и открыть кофейню и булочную. Перед началом суда она заложила дом, чтобы заплатить моему адвокату. Когда мы проиграли, в ней как будто что-то сломалось, и на второй год моего тюремного срока она умерла. Принимая во внимание то обстоятельство, что на похоронах могли оказаться дети до восемнадцати лет, мне запретили присутствовать на службе, пока все не разойдутся. По проходу опустевшей церкви я прошел к ее гробу в ножных кандалах, остановился и закрыл лицо руками. Слезы упали на мраморный пол.

Я испытал восторг, познал триумф и высшую радость, но случалась в моей жизни и боль.

Мне трудно сказать, чего было больше.

Я смотрел на расстилавшееся передо мной поле и вспоминал, вспоминал…

Моя последняя игра здесь. Конец моей школьной карьеры. Двадцать тысяч на трибунах. Сотня скаутов из разных колледжей. Радио. Телевидение. Для нашего маленького городка это был настоящий праздник. «Ю-Эс-Эй тудэй» дал той встрече высший рейтинг и поместил фотографию команды на всю первую страницу. Соперники первыми вышли на разминку. Их болельщики приехали на нескольких автобусах, и вся гостевая трибуна превратилась в бурлящее черно-фиолетовое море. Джим Нилз топтался возле раздевалки. Когда я вышел, он протянул микрофон и, подпустив в голос сомнения, сказал:

– Ты еще совсем мальчишка, а тут такое давление. Думаешь, выдержишь?

Помню, я посмотрел на гостевую трибуну и подумал о том же самом. Пауза затянулась. Секунда… две… Наконец я пожал плечами.

– Что ж, поживем – увидим.

Джим, вечный скептик, улыбнулся и опустил микрофон.

– Да, посмотрим.

Мы прошли к конечной зоне. Дым-машина гнала клубы пара на бумажный баннер, изготовленный для нас группой поддержки. Весь день шел дождь. Промокло и поле, и мы сами. Ветерок продувал через маску и сушил пот на лице. Скошенная трава. Свежая краска. Пот. Волнение. Ждущее разрядки нервное напряжение. Наши трибуны, окрашенные в гранатовые и черные цвета. Размалеванные физиономии, размахивающие полотенцами гордые мамочки, раздувшиеся от важности отцы с банальными историями. Лучи прожекторов на лицах чирлидеров с заплетенными в хвост волосами и духовом оркестре.

Команда попросила меня выбежать первым, но я отказался – я никогда первым не выходил.

– Парни, я четыре года смотрел на задницу Вуда и думаю, сейчас не время что-то менять.

Они посмеялись. Требовалась какая-то разрядка. Когда из динамиков донеслись вступительные звуки «Безумцев» в исполнении «Ред Райдер», наш второй капитан, Вуд, неисправимый клоун, порвал баннер и вылетел из тумана, изобразив неудачный бэкфлип, и тут же следом за ним Родди выполнил подряд четырнадцать бэкфлипов в полном снаряжении и закончил сплитом. Сигнал противнику – по одному сальдо на каждую победу.

Зрители неистовствовали.

Я стоял в углу эндовой зоны, ожидая, когда назовут мое имя. В последний раз. Конец одной карьеры и начало другой. 59—0. Будет ли 60—0? Такого, согласно статистике, в школьном футболе еще никогда не было. Во всех последних интервью речь обязательно заходила об этом. Даже в программах общенациональных сетей. А ты сможешь? Каждый интервьюер хотел сделать передачу обо мне, но получалось только о нас.