Бог не проходит мимо

— Не важно, извержение — по вашей терминологии. И будешь ты прозябать без денег и без пропитания у себя в вонючей дыре в своем Зажопинске, и твоя любимая Нина тебя бросит, потому что ей такой, как ты, не нужен, и будешь ты жрать свою паленую ханку, пока не сдохнешь, как собака под забором. "Гебе в твоей церкви ловить больше нечего. Или ты думаешь, что твой архиерей ничего не знает о твоих похождениях? Все он знает, и давно, твой настоятель ему все и докладывал. Так что скажи ему за это спасибо.

— Вот сволочь, — в сердцах рявкнул отец Вячеслав, тряхнув головой.

— Кто сволочь?

— Настоятель сволочь. А вам, что, тоже настоятель про меня доложил? — удивленно спросил иеромонах, прищурив глаза.

Эта информация оказалась для него новостью.

— Я, может, и сам уйти хотел, оставить сан и монашество, без вашей великодушной помощи, — поспешил добавить страдалец, потирая раскрасневшиеся глаза.

— Нет, ваш настоятель с нами не контачит, у нас другие источники информации. Впрочем, это отступление от темы. Тем более мы никогда и никого не неволим, все делается добровольно. Но я недосказал: если ты примешь ислам, то мы решим абсолютно все твои материальные проблемы. И ты сможешь жениться на своей любимой женщине и обеспечить себе и ей достойное существование. А можешь выбрать себе любую жену. Цена вопроса — тридцать тысяч долларов плюс жилье в любом регионе, в зависимости от того, где тебя назначат работать. По-моему, недурно, очень недурно, учитывая, что такие деньги в твоей церкви тебе никто никогда в жизни не предложит, тем более сейчас, — Султан натянуто улыбнулся, дав понять, что настроен более чем дружественно.

— А зачем вам опальный монах? За такие деньги вы можете найти и более привлекательную кандидатуру.

— Ну, во-первых, мы не за деньги, как ты изволил неудачно выразиться, ищем себе кандидатуры. Мы обращаем в истину и награждаем достойно в отличие от вашей Церкви, которая считает, что служить в ней должны лишь за одно спасибо и за три копейки, тогда как верхушка ее постоянно обогащается. Во-вторых, ты пока еще не опальный, нет ни одного официального документа, — пока нет, но скоро будет, и тогда ты не отмоешься от того дерьма, в которое влез. Пока есть шанс отречься от Православия по убеждениям. Разобраться в правде, разочароваться во лжи, в которой провел всю свою жизнь. А уж пиаром займутся профессионалы. В Интернете и в прессе появятся сообщения, что очередной священник перешел в ислам и что это не банальная случайность, а закономерность, что служители престола не желают больше врать себе и людям и морочить головы своим прихожанам байками о Троице. Ты станешь известен, ваши поднимут вой и встречную волну в прессе, вся страна, по крайней мере в религиозных кругах, узнает твое имя, а ты будешь ездить, проповедовать и рассказывать о тьме и мракобесье, в котором жил, а теперь избавился от всего этого, будешь призывать свою паству обратиться. Ты вырвешься из своей Тмутаракани, в которой сидишь безвылазно уже много лет, увидишь жизнь, почет и уважение. У тебя будет законная жена, с которой не надо прятаться по углам с тараканами и бояться каждого шороха.

— Мне надо подумать, дайте время, у меня очень сильно болит голова, и это все так неожиданно. Я вообще хотел уйти из религии… — он недоговорил, запнулся, впрочем, он уже и сам не понимал, что хотел сказать.

— Конечно, подумать — обязательно. Отлежись, поешь нормальной пищи, поспи, а потом продолжим, обговорим детали. До послезавтра.

Через два дня иеромонах Вячеслав выглядел и чувствовал себя гораздо лучше. Исчезли мешки под глазами, появился аппетит и даже надежда на лучшую и насыщенную событиями жизнь.

В обед Ахмет проводил его к Султану, тот сидел за богато накрытым столом.

— Присаживайся, угощайся, все очень и очень вкусно, и заметь, что так ты сможешь есть каждый день.

Султан прошелся по всем болевым точкам отца Вячеслава. Это и обиды на священноначалие, которое его, ученого монаха, загнало за можай на гнилой приход, и жажда достойного существования, и даже мечты о вкусной еде.

Вкусная еда всегда была его слабостью, он был гурманом от рождения, но, к своему великому сожалению, очень редко ел так, как ему мечталось. Он с ужасом вспоминал свои детские полуголодные годы, в его семье питались более чем скромно, плюс строго соблюдали все церковные посты. Затем шли семинаристские и академические годы, когда опять же питались по принципу щи да каша — пища наша. Потом был постриг, пришлось вовсе воздерживаться от мяса, по крайней мере на людях, ведь монахи по русской традиции не вкушают мясной пищи.

Иеромонах буквально набросился на еду, за эти дни он страшно изголодался, поэтому ел, почти не жуя, торопясь попробовать как можно больше предложенных блюд. Такого изобилия он не видел даже на самых важных архиерейских приемах, на коих ему посчастливилось побывать в свое время.