Бог не проходит мимо

Он пил, как пьют алкоголики — из простого граненого стакана, почти не закусывая. Нет, последние дни он стал закусывать, чтобы меньше тошнило. Бабушки-прихожанки всегда снабжали своего батюшку домашними разносолами: помидорчики, огурчики, перчики — вкуснятина.

«Спаси их, Господи, — думал отец Вячеслав, пуская пьяную слезу и доставая из банки очередной крепенький огурчик. — Любит наш народ своих пастырей. Эх, Нина, Нина, векую оставила мя еси».

Выпив залпом очередной стакан и похрустев огурчиком, шмякнулся на диван, зазвенели задетые ногами пустые бутылки. Через два часа он очнулся от сильной тошноты, еле-еле доплелся до туалета, а может, и не дошел до него, он плохо соображал. Следующий раз он очнулся у стола, пытаясь трясущимися руками налить водку, но драгоценная жидкость только расплескалась, горлышко бутылки звенело по стакану, отдаваясь дикой головной болью, пришлось допить так, прямо из горла. Полегчало, он сел, огляделся и стал доставать неподатливыми пальцами последний огурчик. Огурчик плавал, как рыбка, и доставаться не хотел. Тогда отец Вячеслав выпил рассол, а непослушный огурчик вытряхнул на стол, но тот явно не спешил посетить нутро батюшки и резво ускакал прямо под стол.

— Куда, сволочь! — захрипел отец Вячеслав, крякнул и, попытавшись нагнуться, свалился под стол в самую толпу пустых бутылок.

Бутылки жалобно зазвенели и покатились в разные стороны. Только он протянул руку, пытаясь схватить нахальный огурец, и уже было схватил его, как бешеный корнишон опять выскочил, как живой, и умчался куда-то в сторону дивана. В этот момент, тщетно пытаясь встать, он увидел перед собой ноги в блестящих изящных ботинках, потом еще ноги в высоких военных ботинках на шнуровке, потом еще одни ноги в таких же ботинках.

— Кыш, кыш, нечистая сила, свят, свят, свят, — заорал что было мочи отец Вячеслав.

— В ванну его, под холодную воду, пусть очухается, — скомандовал тот, кому принадлежали изящные ботинки.

Двое в военных ботинках подняли обмякшего отца Вячеслава и потащили его в ванну.

«Интересно, зачем Султану понадобилась эта пьяная свинья?» — подумал человек в изящных ботинках, с брезгливостью оглядывая убогое жилище священнослужителя.

— Мавлади, куда его? — спросил один из боевиков по-чеченски, вытаскивая из ванны трясущегося и окончательно обмякшего батюшку.

— В машину, и быстро, а то уже и так шуму наделали.

Отец Вячеслав попытался поднять голову, мокрые волосы залепили лицо, перед глазами все плыло, струйки холодной воды противно стекали по спине до самого исподнего белья.

«Зачем эти люди? — неслось в воспаленном мозгу иеромонаха. — А может, это и не люди, а бесы из преисподней? Нет — люди, это архиерей их прислал. Нина, Нина, за что?»

Его Нина, бухгалтерша с прихода, веселая вдова тридцати восьми лет, последние три года скрашивала отцу Вячеславу его скорбное монашеское существование в захолустном приходе. Вдруг как белены объелась, заявила, что надоело ей ходить в тайных любовницах, сколько можно — не девица уже и не семнадцать лет, и пригрозила, что если он не женится на ней, то она пойдет к владыке и все о блудном иеромонахе расскажет. А жениться отцу Вячеславу за эти годы ох как расхотелось, тоже ведь не семнадцать лет ему.

Решил отец Вячеслав сам к владыке идти, а то Нина — женщина отчаянная, если сказала — пойдет, значит, пойдет, а там позора не оберешься. Лучше уж самому с архиереем поговорить, глядишь, умилостивится, может, и сан снимать не придется. Не любят архиереи таких историй, ох как не любят! А не смилуется — так можно со спокойной душой отказаться от монашества и от священства, да и жениться на Нинке. Только перед тем, как идти к владыке, решил отец Вячеслав выпить для смелости бутылочку марочного коньяка, что подарили ему прихожане на прошедшую Пасху. О житье своем скорбном подумать, о смысле этой бессмысленной жизни. Только вот выпил бутылочку — мало; выпил запас кагора, домашнюю настойку бабы Шуры в объеме полутора литров, три «кристалловские» водки, что на поминках за отпевание дали, — и понеслось.

Дальше он не помнил, сколько пил, деньги были Нинке на подарки, вот все подчистую на храбрость и ушли.

Кое-кто из соседей заметил, как от дома отъехал черный и очень грязный джин. Больше в поселке отца Вячеслава никто не видел.

Славик Архипов рос тихим послушным мальчиком. Семья его была глубоко верующая. Он никогда не перечил старшим, не спорил с мамой и не высказывал ей своего мнения. Вырос он в маленьком городке в окружении церковных людей и храмов. Часто в их доме гостили монахи и иеромонахи, странники, странствующие монахини и прозорливые старицы.