Бог нажимает на кнопки

И закипает в груди у Прометея злоба. И думает он, что как только освободится из оков – своими силами или дождавшись Геракла – он всем покажет и всем отомстит.

Он такое устроит в этом поганом мирке! И тоже все будут молчать! Глотать и молчать!

Гермес утирает своим носовым платком пот с Прометеева лба. Это единственное, чем он может сейчас помочь.

– А ты куда летишь-то? – спрашивает Прометей, все же в глубине души немного благодарный Гермесу и за платок, и за разговор.

– Папа новую болезнь изобрел. Лечу распылять над Микенами.

– А Микены-то ему чем не угодили?

– На братца моего Персея разозлился старик…

– Не называй его стариком. Зевс моложе меня.

– Прости.

– Так что ты там говорил про Персея?

– Микены – его город. Вот отец и бесится. Вот и решил опробовать там новую бациллу.

– Дело дрянь, – говорит Прометей и сплевывает, следя, как ветер уносит его плевок прямо в голову орлу.

Орел отрывается на мгновение от клевания Прометеевой печени и возмущенно стряхивает титанову слюну.

Прометей замечает это и радуется. Набирает побольше воздуха и опять плюет в орла, теперь уже сознательно.

Орел недовольно клекочет.

– Что, не нравится? – хохочет Прометей и плюет опять.

– Отогнал бы ты его от меня хоть ненадолго, – просит он Гермеса.

– Не могу! – извиняется тот. – Папа рассердится.

Нет, на других тут рассчитывать никак нельзя. Надо выкручиваться самому.

– Сволочь твой папа, – ругается Прометей.

– Сам знаю, – соглашается Гермес. – Ну ладно. Мне пора. Навещу тебя как-нибудь еще.

«Если я тут еще буду», – со злостью думает Прометей.

И хочется ему взорвать весь этот мир. Разнести в клочья. Начать с орла и закончить мраморными храмами, построенными во славу сонма тупых мелочных богов.

Все и вся разнести! Все и вся!

Орел тем временем впадает в бешенство. У него, должно быть, аллергия на Прометееву слюну. Он с остервенением трется головой о скалу, чешет встревоженную зудом кожу под перьями.

Это же надо было три тысячи лет тут висеть, чтобы вдруг открыть такое сильнодействующее средство для поганого пернатого!

Прометей не дремлет – накапливает во рту как можно больше слюны и выстреливает ею в орла, визжащего от отвращения, как щенок.

Главное, чтобы во рту совсем не пересохло, пока эта тварь не отвяжется и не улетит жаловаться Зевсу.

Прометей представляет себе эту сцену и вновь хохочет. И как же приятно смеяться после стольких лет плача.

Орел в недоумении и страхе. Что-то сегодня пошло не так, и он своим маленьким птичьим мозгом не может осознать суть нестыковки.

Он косит глазом и смотрит уже не хищно, а почти жалобно, по-куриному.

А Прометей ощущает небывалое вдохновение. И чем больше он радуется, тем сильнее становится, тем больше ощущает себя титаном, а не блеклым лоскутом, натянутым на скалу.

Он напрягает диафрагму и пытается силой грудных мышц вытолкнуть прут из груди.

Тщетно. Прут ведь протыкает не только Прометеево тело, но и часть скалы.

Или все-таки он поддался на маленькую толику своей длины?

Прометей напряженно дышит, а потом набирает воздух и снова сжимает мышцы, толкая наружу.

Тут может понадобиться еще одна тысяча лет. Но это уже не срок, когда видишь цель.

Лишь бы только проклятый орел отвязался, а с камнем и железом он как-нибудь справится.

– Эй, Прометей! – кричит Гермес.

Он уже выполнил отцовское задание и летит обратно.

– Чего тебе?

– Говорят, Зевс придумал для тебя новое наказание.

– Кто говорит?

– По дороге слышал. Пара нимф перешептывались. Несколько сатиров гоготали. Музы вздыхали, как обычно.

– Что за наказание?

– Он хочет низвергнуть тебя в бездну вместе со скалой. Ты сильно разобьешься при падении и больше не сможешь видеть неба.

– Сволочь!

– Я знаю.

– И даже после этого ты меня не освободишь?

– Извини.

Но нет уж! Дудки! Он больше не позволит этому ничтожеству Зевсу над собой издеваться. Он сам низвергнет его в бездну. А потом смешает землю с небесами и живое с мертвым.

Ополоумевший орел чует приближение заката и хочет лететь прочь, но Прометей крепко сжимает его лапы между ног, так что тому не вырваться, как бы он ни пытался.

Гигантская птица рвется изо всех сил, дергает мощным телом и немножко приподнимает ноги Прометея над скалой.

Цепь не пускает дальше. Цепь вгрызается в плоть и оставляет на ней кровавые круги содранной кожи.

Эту цепь ковал Гефест: плакал над каждым звеном, но тоже не имел решимости ослушаться отца.

Все они слабовольные твари! И этому жалкому хромому кузнецу он тоже покажет. Трахнет его жену Афродиту. Тем более что та сама всегда не против, насколько он ее помнит.

А помнит неплохо, потому как что для титановой памяти жалкие три тысячи лет?

И ненависть к Гефесту делает чудо и размягчает скованные им цепи.

Должно быть, тут есть какой-то магический фокус – материя, созданная врагом, ослабляется ненавистью к врагу.

О да! Как же он всех их ненавидит.

И цепи падают к его ногам.

И он вырывает из груди тяжелый прут и бьет им орла, одним ударом – насмерть.

И он снова хохочет. И поднимает над головой скалу, которая так долго держала его в плену, и низвергает в море (хорошо бы прямо на голову еще одной суке – Посейдону).