Бог нажимает на кнопки

И он идет к Олимпу, где скоро будет очень весело и где никому не укрыться от гнева преданного всеми бога, желающего мстить. И две шлюхи Зевса – Сила и Власть, помогавшие Гефесту приковать Прометея к скале, – теперь будут служить ему и отсасывать ему!

Он хохочет.

Что ж! Готовьтесь! Отныне все здесь будут существовать по моим правилам.

И грязные боги, и ничтожные людишки.

И как же ты не прав был, Зевс, когда сковал титана, но не забрал у него жизнь.

Теперь за каждую секунду этой напрасно растраченной жизни будут платить другие.

Ненависть! Как же ты смогла занять место былой любви?

Неужели это скала, цепь и орел добились такого страшного эффекта?

Неужели любому рабу уготовано стать тираном?

Неважно.

Как бы то ни было, отныне ненависть – смысл его жизни.

Мир, созданный титанами, берегись!

Вообще-то это очень прикольно – сочинять новые мифы.

Глава 5. 2024 год

Ее звали Лизой, и была она очень хороша и столь же несчастна.

«Бедная Лиза» – писал Карамзин. Как будто сегодня. Как будто о ней.

Ей, конечно, не приходилось по весне собирать на полянах ландыши, чтобы потом продавать их на городских улицах.

И ее не обманывал мужчина.

Но все равно она была несчастна, потому что больше всего на свете ценила ритм и рифму, а жестокая природа предоставила ей право наслаждаться этими сокровищами только глазами, лишив слуха и голоса.

Она никогда не спрашивала почему. Ей неинтересно было дискутировать с судьбой о причинно-следственных связях. Но она страдала.

Она была неродным ребенком в семье – от нее никогда этого не скрывали.

Ее отца никто, кроме матери, в глаза не видел, а мать погибла, сорвавшись по пьяному делу с моста над рекой.

Лиза тогда была нескольких месяцев от роду и лежала в прописанной коляске под надзором древней старухи-соседки.

Соседка, не дождавшись возвращения загулявшей где-то матери даже к ночи, начала названивать в милицию, и стражи порядка восстановили цепочку фактов, признав Лизино сиротство и срочную необходимость ее, мокрую и жаждущую молока, спровадить туда, где о ней позаботятся.

Сначала ее отдали на попечение работников детского приюта. Затем связались с ее дядькой по материнской линии и спросили, не хочет ли он взять ответственность за племянницу на себя.

Дядька не хотел. Но тут вдруг появились какие-то ангелы-хранители из столицы и предложили дядьке материальное вознаграждение за благородные родственные чувства, проявленные по отношению к несчастной сиротке. Дядьке польстило и понравилось. И похвала, и вознаграждение.

Так Лиза и попала в этот скучный дом, где, наверное, только обрадовались ее немоте и глухоте: не услышит лишнего – не вынесет сор из избы и вопросов, свойственных подрастающим детям, тоже задавать не будет.

Вопросы она все-таки задавала. В письменном виде.

Но вопросы те были очень странными и тетку с дядькой озадачивали, а временами даже пугали.

Лиза почему-то не спрашивала, откуда берутся дети или почему своей родной дочери родственники всегда дают два куска кекса, а ей только один, причем тоже всегда.

Она интересовалась совсем другими вещами. Например, слышно ли, как бабочка машет крыльями во время полета, и нельзя ли купить ей на день рождения какой-нибудь музыкальный инструмент, ну хотя бы самую дешевую балалайку.

– Зачем тебе инструмент? – спрашивала тетка, предоставляя девочке право считывать по губам.

– Хочу научиться играть.

– У тебя же нет слуха. Ни музыкального, ни даже простого.

– А я по нотам. А вы потом расскажете, получается ли.

– Обойдешься.

Еще Лиза хотела знать, можно ли отличить по звуку моторы автомобилей разных марок, пение соловья от пения соловьихи и еще кучу разной ерунды, человеку с рабочими ушами известной априори.

Впрочем, интересовала ее не только природа звуков.

Она спрашивала также, почему тетя с дядей не любят друг друга и все-таки живут вместе, почему, когда они пьют кефир, шеи у обоих напрягаются по-разному и почему сосед с нижнего этажа, сталкиваясь с ней в подъезде, все время демонстративно облизывает губы. Вот что бы все это значило?

Дядя с тетей уже устали тратиться на бесконечные тетрадки для племяшки и подумывали ввести экономию. А она использовала любую подвернувшуюся под руку бумажку, хоть даже и туалетную, для того чтобы записать вопрос, мысль или… стихи.

Стихи пришли не сразу, а после того как она впервые столкнулась с образцами чужой поэзии в своей спецшколе для глухонемых.

Сначала ее удивило, как выглядит страница с поэтическим опусом. Она не поняла, почему строки там расположены так неэкономно, оставляя больше белого пространства, чем пространства, заполненного текстом.

А потом она вгляделась повнимательней, вчиталась и догадалась. И с того самого мгновения рифмованные тексты затмили для нее все другие прелести жизни, которых она уже успела отведать.

Она бредила стихами. Она переписывала в специальные тетради самые полюбившиеся из них. Наконец, она начала пробовать сама.