Ребенка засняли на детской площадке. Он не мог двигаться, но с восторгом и одновременно с печалью следил за тем, как по горкам с облезшей краской лазают другие дети.
Каждый раз, когда он выбирал глазами какого-то конкретного мальчика или девочку, то невольно начинал покачиваться в такт их движениям, хвататься пальцами за воздух, как за поручни горок, и быстрее дышать.
Рядом сидела его приемная мать (знал ли он, что приемная? скорее всего, нет) и вязала свитер.
А может быть, это вовсе и не свитер, а жилет с высокой горловиной. Но дело вовсе не в этом синем и пушистом произведении ее рук, а в том, как эти руки порхали над шерстью, живя самостоятельной жизнью и словно никак не участвуя в групповой работе остальных частей ее тела.
Ее глаза смотрели не на спицы, а на ребенка. Вернее, на его ноги. Причем с какой-то маниакальной сосредоточенностью. Словно она ждала чего-то.
Чего-то нереального, как сигнал из космоса от братьев по разуму.
Но несмотря на всю нереальность – почему-то с искренней и твердой верой в то, что ожидаемое обязательно должно произойти.
Дело в том, что несколько дней назад ей показалось, будто мальчик пошевелил пальцами правой ноги.
И как бы она ни уверяла саму себя, что это была лишь галлюцинация, искривившая реальность в соответствии с ее тайными желаниями, и что не надо обнадеживать себя глупыми несбыточными мечтами, все равно где-то в глубине души она знала, что все увиденное – правда, что надежда есть.
Вот почему она так всматривалась в застывшие на подножии инвалидного кресла стопы. Вот почему в конце каждого ряда она переворачивала спицы, ни разу не проверив, не спустилась ли петля.
На видео, конечно, такого не разглядишь. Да он и не пытается прочесть мысли приемной матери Толика. Ему важно рассмотреть лишь его самого.
Худенький. Как и положено, ножки-палочки. Губы слегка потрескались. И не видит, что его снимают. Смотрит себе на горки. Всем существом своим хочет быть там.
С ним был проведен ювелирно выверенный фокус.
Его приемные родители оформили бумаги на усыновление еще до того, как мальчика парализовало.
Операцию же сделали как раз в период между подписанием этих бумаг и назначенной комиссией датой, когда Толику можно было перебираться в свой новый дом.
Что же оставалось делать безутешным родителям, когда выяснилось, что выбирали они здорового ребенка, а получили инвалида?
Может, они и были расстроены или даже раздосадованы нелепым поворотом событий, но совесть не позволила им роптать или повернуть вспять уже доведенный до конца процесс.
Они взяли мальчика к себе и истоптали пороги всех известных в городе клиник – естественно, безрезультатно.
Врачи даже объяснить-то как следует не могли странное превращение бодрого и уже встающего на ножки мальчугана в обездвиженное и морально угнетенное этим фактом существо.
– Наверное, это какая-то врожденная патология, – говорили они и разводили руками. – Может быть, у него родители алкоголики и это как-то сказалось? Может быть, это генетическое?
– Но почему сейчас? Почему вдруг?
Правду знали только авторы эксперимента, которым нужно было лишь проследить, чтобы мальчику не сделали томографию головы и не обнаружили там кое-что любопытное и управляемое пультом, до поры до времени притаившимся в шкафу.
Это, впрочем, было легче легкого.
Редкие по тому времени кабинеты МРТ были взяты под жесткий контроль, и организаторам шоу оставалось лишь со стороны спокойно наслаждаться предсказуемыми метаниями по незримой сцене цинично одураченной супружеской пары.
Симпатичные, кстати, люди.
И Толик такой фотогеничный.
Так не начать ли с него? Не сделать ли его героем газетных бабочек-однодневок?
И будущий Бог представлял себе свежую, только из-под пресса, передовицу с худенькой большеглазой мордашкой, озаренной выражением неизмеримого счастья.
Так. Стоп. А кто сказал, что через десять лет (или сколько там ему еще понадобится для окончательной реализации своего плана?) Толик будет таким же симпатичным, как сегодня?
Может быть, из наивного, одухотворенного страданием существа он превратится в угрюмого недружелюбного субъекта, покрытого прыщами от подбородка и до первых залысин на лбу?
Фе…
Так что нечего пока строить планы. Поживем, как говорится, увидим. И тогда уже выберем того или ту, с фантастического перевоплощения которого или которой начнется его восхождение на Олимп, откуда другим богам в срочном порядке придется делать ноги. Потому что конкуренции он не потерпит.
Как же изгнать богов с Олимпа?
И вот тут-то ему и приходит в голову идея о переписывании старых книг.
Приходит внезапно. Пробирается в мозг исподволь, ползком. И прорастает там скорой цепкой плесенью, заставляя хозяина захлебываться от восторга.
Ведь это же невероятно перспективная мысль – стать королем любого печатного слова и казнить этих более или менее звучных подданных одним лишь мановением властной руки.