– Это было бы неплохо, – соглашается отец. – Интересно, какая она, эта девушка?
– Мы же еще не знаем, есть ли у него девушка.
– Не знаем. Но если есть, интересно какая. Чем занимается. Как выглядит. И какой у нее номер.
– Вот нам с тобой повезло. У нас смежные номера.
– Это потому, что мы их вместе получали.
– Да. А вот ему непросто будет, нашему сыночку. Найти себе достойную пару сейчас нелегко.
– Так ты же думаешь, что он уже нашел, – напоминает отец.
– Да, да. Я так думаю.
– Почему бы прямо его не спросить?
– Ну мне как-то неудобно, – признается мать. – Может быть, ты спросишь?
– Или пусть его спросит сестра. Они всегда были близки.
– Не в последнее время.
– Ну все-таки одно поколение. Не мы, старики.
– Я поговорю с ней. А вообще я рада. Он изменился к лучшему. И я уже не боюсь, что он что-то заподозрил.
– Да и с чего бы ему подозревать? – поддерживает ее отец. – Кто ему мог сказать?
– Никто.
– Вот именно. Уж во всяком случае не один из нас.
– А больше почти никто не знает. Ну, кроме…
– Они бы не сказали. Да они с ним и не знакомы. А потом, сейчас в стране такие перемены – не до личных проблем.
– Это правда, – успокаивается мать.
– В любом случае мальчик чем-то увлечен. Это хорошо.
– Хорошо.
И они были правы. 22-й действительно увлекся.
Каждый день он отправляется в пункт сбора утиля и проводит там с Кирочкой все свободное время, помогая сортировать бутылки и болтая обо всем на свете.
– А ты номер не хочешь получить? – спрашивает он.
– А ты – отказаться? – спрашивает она.
– А если не откажусь, ты все равно будешь меня любить?
– А если получу, ты на мне женишься, на восьмимиллионной какой-нибудь?
– Я как-то не представляю тебя восьмимиллионной.
– А я тебя 22-м.
Она его, впрочем, так уже давно не называет. Для нее он вспомнил свое прежнее имя – Евгений.
Ей оно нравится как есть, без сокращений. И она вставляет его в свои реплики постоянно, будто смакует. И очень как-то серьезно у нее оно выходит, нараспев и с ударением на среднее долгое «е».
– Евгений, а ты не хотел бы жареного картофеля?
– С удовольствием.
– Евгений, а ты не почитаешь мне вслух, пока я макулатуру перевязываю?
– С удовольствием.
– Евгений, а не сходить ли нам на каток, когда зима начнется?
– С удовольствием.
– Евгений, а не сделать ли тебе татуировку?
Ее ворона ему очень нравилась, но в целом он относился к татуировкам отрицательно.
– Учитель их не одобряет, – говорит он.
– Может быть, именно поэтому ее и стоит сделать?
– Я сам не вижу в этом никакой необходимости.
– Должна тебе сказать, что хоть ты и стал зрячим, но многого до сих пор не видишь.
– А какой смысл?
– Красиво.
– Красоты недостаточно для смысла.
– Это шаг к свободе. Сейчас это немодно. Или, как ты говоришь, не одобряется. Это не может быть достаточной причиной – просто пойти против общественного мнения?
– Знаешь, я тебе объясню, что тут не так.
– Давай.
– Вот представь себе меня слепого.
Кирочка сама закрывает глаза и говорит, что представляет.
– Вот я знакомлюсь с девушкой.
С этими словами Евгений тоже закрывает глаза и приближается к Кирочке вплотную.
– Как я могу понять, какая она, эта девушка? Только дотронувшись до нее пальцами. Вот я веду ими по ее лицу.
Его пальцы мягко касаются ее лба и плывут ниже.
– Я изучаю ее черты, и в моей голове возникает образ. Я трогаю ее волосы, ее шею.
Его пальцы выполняют все то, о чем он говорит.
– Я знакомлюсь с ее плечами.
– Да, – выдыхает Кирочка.
– И вот тут, где, как я теперь – благодаря своим глазам – знаю, живет нарисованная ворона, я не чувствую ничего. Понимаешь, ничего. На ощупь она неотличима. Я ощущаю только кожу. Нежную, мягкую, гладкую кожу.
– Да, – повторяет Кирочка, так и не открывая глаз. – Ты знаешь, это очень эротично.
– Вот и получается, – продолжает Евгений, – что эта ворона не важна. Она как будто не часть тебя. Ну, для меня слепого не часть. Потому что настоящее только то, что можно понять пальцами, не глядя. Понимаешь?
– Я понимаю. А теперь открой глаза и посмотри на ворону. Правда, милая?
– Правда. Но и без нее ты была бы той, которую я знаю.
– По твоей логике получается, что одежда важнее татуировки, – хмурится Кирочка. – Ведь одежду чувствуешь пальцами. А я не считаю, что одежда важна.
– Да я тоже, если правду говорить. Без одежды человека понять гораздо проще.
– Пальцами? – спрашивает она, подставляя себя его рукам.
– Пальцами, – отвечает он.
Хорошо, что часы работы уже закончились и дверь пункта сбора утильсырья заперта изнутри.
Глава 9
В дверь к старику постучали за полночь.
Он почему-то даже не удивился. Хотя сразу понял по этому стуку, суровому, жесткому, не уважающему ни жильца, ни саму дверную поверхность, что это не сосед пришел попросить яйцо или щепотку ванильного сахара для пирога (впрочем, какие пироги ночью?) или поговорить о жизни, а «они».
Кто такие «они», он бы не смог сказать определенно. Он не очень разбирался в государственных инстанциях. Но ему было очевидно, что это кто-то из средних номеров, посланных маленькими номерами.