Бог нажимает на кнопки

– Публично, – не колеблясь, высказался новый министр просвещения. Видно, в бытность управляющим тюрьмами он слишком устал от тайных умерщвлений в застенках и жаждал выхода в массы.

– Плюсы? – президент был краток.

– Как министр просвещения назову только один, но главный. Публичная казнь полезна в воспитательных целях. Чтоб другим неповадно было.

– Хорошо, – кивнул президент. – Возражения есть?

– А если люди испугаются? – спросил министр здравоохранения. – Казнь – зрелище не для слабонервных.

– Слабонервные могут не ходить, – отрезал министр обороны, до сих пор хранивший молчание.

– Казнь должна быть публичной во всех смыслах этого слова, – упорствовал министр просвещения. – Мы будем транслировать ее по телевидению. По всем каналам.

– Хорошо, – опять одобрил президент.

– Слабонервные могут не смотреть, – добавил министр обороны.

– Это верно. Мы не можем заставить всех, да всех и не надо. Хватит большинства, – мрачно добавил новый министр просвещения.

– Значит, казнить надо в 19.00 – самое рейтинговое время на ТВ, – заявил министр культуры, тоже вдруг обретший дар речи.

– Отлично, – согласился президент и с этим предложением. – Детали ясны, осталось понять главное: как именно будем казнить?

Дальше мнения полетели со скоростью стрел, выпущенных лучниками вражеской армии на осажденный город.

– Расстрел.

– Утопление. Представьте себе огромный аквариум – какая эстетика!

– Гильотина. Быстро и со вкусом.

– Повешение. И пусть долго висит и качается. Особо сильный устрашающий эффект.

– Расчленение.

– Фу, слишком много крови. У нас же не мясная лавка.

– Тогда электрический стул. Красивую маску надеть, чтоб не было видно, как обугливается.

– Яд. Самое лучшее – яд. Или орально, или через укол.

– У Замятина было красиво. Выкачивание воздуха из стеклянного колпака, под которым находится приговоренная.

– А Замятина прошу не упоминать, – рявкнул министр просвещения. – Такого автора больше нет.

– Как нет? Там же только финал переписали!

– Сначала финал. А потом решили, что и остальные главы ни к чему.

– Прошу прощения. Но казнь-то можно использовать?

– Не надо. Не будем напоминать, пока читатели живы.

– Хорошо. Тогда костер. Как в добрые Средние века.

– И на всякий случай пригнать пожарную команду.

– Нет. Некрасиво.

– Распятие.

– Что за ерунда? Зачем нам неправильные ассоциации?

– А может, поищем в Библии? Как насчет расплавленного свинца в горло?

– Фу.

– А побивание камнями?

– Стоп, – прервал президент. – Мне нравится последний вариант.

– Кто, кто предложил побивание камнями? – засуетились министры.

– Я предложил, – сказал министр туризма.

– Надо же. Первый раз за день открыл рот, и в точку, – залебезили остальные.

– Это действительно хорошая мысль, – резюмировал президент. – Как там наш новый министр просвещения сказал? В воспитательных целях? Вот в них самых.

– Да, – поддержал министр промышленности. – Представьте себе: каждый гражданин сможет взять камень и лично поучаствовать в расправе над преступницей, которая посягнула на святое.

– Это великолепно.

– Грандиозно.

– Возвышенно!

– Морально!

– Только имейте в виду, – перекрыл хор славословий президент. – Вы тоже будете в этом участвовать. Вы все. Сначала правительство. Потом общественные лидеры. Потом рядовые граждане.

Министры замолкли ненадолго, осмысливая сказанное. А потом министр культуры задал робкий вопрос:

– А что, если преступница раскается и попросит помилования? Не потребует ли народ пересмотра дела?

– Она ничего не попросит, – сказал президент. – Мы ее наркотиками накачаем.

– Но тогда она не будет осознавать происходящее. Может, ей даже и больно не будет? – испугался бывший управляющий тюрьмами.

– А мы не о ней печемся, а о массовом сознании и о круговой поруке, – сказал министр госбезопасности, самый тихий из них и, может быть, поэтому один из самых эффективных.

– Это верно, – согласился президент. – Главное, чтобы все участвовали и понимали свою ответственность. А что уж она там себе чувствует – нам без разницы. Она нам не как чувствительная особа нужна, а как наглядный пример.

– Но все-таки хотелось бы, чтобы она кричала. В воспитательных, опять же, целях.

– Будет кричать, – заверил президент. – Она будет делать то, что нам надо.

Заседание выходило весьма плодотворным.

– Итак, проголосуем, – предложил президент. – Кто за то, чтобы подвергнуть посягавшую на жизнь Бога живого на земле и учителя нашего публичной казни через побивание камнями?

Лес рук.

– Я так и думал. Единогласно.

Глава 8

Родители 22-го перестали узнавать своего сына.

С ним опять приключилось какое-то сальто-мортале.

Сам ли он зашвырнул себя в некий мистический поток, который совершил с ним это превращение, или был подхвачен им по воле случая, но настроение и поведение его крайним образом изменились.

Вместо прежней вялости и потребности в диване, которые, в свою очередь, пришли на смену религиозному рвению и деятельному максимализму неофита, 22-го отличала теперь бодрость, а еще серьезность и мечтательность, на первый взгляд вроде бы противоречащие друг другу.

– Может быть, мальчик влюбился? – высказывает догадку мать.