Внешностью шаман напоминал жабу, имел сильные ноги, но слабые руки и такое же зрение, не приспособленное к дневному свету. Частичная слепота - характерная черта шаманов племени. Считалось, что те, кто родился с пеленой на глазах, отмечены Богом из пещеры; считалось, что это именно Бог расправил им легкие, наполнив те жизнью с первым вздохом, тем самым даровав часть своей благодати, а зрения лишив ради баланса. Они взамен получали возможность видеть то, что другим не дано, и способность к творению магии. Наделялись частью мудрости божества, а по достижении половозрелости становились наставниками в духовной части жизни племени, приходя на смену прежнему шаману, который был обязан обучить преемника ремеслу. Если же в одном поколении рождалось несколько таких детей, их отправляли вглубь пещер, где Бог сам определял более достойного кандидата. Обратно возвращался только один.
Среди Гвадатаи было распространено поверье: поколение, в котором не родится ни одного шамана станет последним поколением их народа. Случись так, это бы значило, что Бог из пещеры отвернулся от них.
Вождь племени недолюбливал шамана за то, что тот был полной его противоположностью; за то, что его урожденно почитали больше, несмотря на все старания вождя по обеспечению деревни, и за черную, гнилую и двуличную натуру, которую, сквозь лицемерную маску на лице колдуна, без труда смог бы разглядеть и несмышленый ребенок. Шаман вечно улыбался, и улыбка его была натянутой, холодной, лишенной эмоций, как улыбка огра - не подкреплена истинным переживанием, и внешностью он тоже во многом походил на огра, только крошечного и слабого. Изо рта колдуна воняло трясиной, даже когда не говорил, а уж его гнилые зубы не взял бы в качестве трофея на ожерелье ни один воин племени.
В тот единственный раз, когда шаман пошел на охоту вместе со всеми, вопреки мольбе других не совершать опрометчивых поступков, подвергая риску существование всего их замкнутого общества, и только если по собственной глупости, на него напал увечный леопард, доживавший последние дни. Будучи голодным, зверь ограничился одним укусом, выдрав кусок плоти из ноги. Да так и сдох в страшных муках, отравившись, - его бездыханное тело вскоре обнаружили в кустах подоспевшие на вопли раненого следопыты. С тех пор колдун хромал и избегал отходить далеко от пещеры, чего и до происшествия не делал без крайней на то нужды.
Увидев, что шаман решительно направляется к ним, охотники нахмурились пуще прежнего, а вождь, едва завидев его приближение, внутренне собрался с силами терпеть нежелательное присутствие рядом с собой. Ему вовсе не жалко было отдавать добычу сущности, которой никогда в глаза не видел - вождь, как и все Гвадатаи, почитал Бога из пещеры, считая того благодетелем - однако конкретно данного шамана ненавидел и презирал настолько сильно, насколько можно ненавидеть и презирать человека просто за то, что он существует и за то, какой есть от природы. Удостоив вождя и советника сухим кивком, а прочих мужчин так и вовсе не замечая, колдун принялся в своем обыкновении прохаживаться вдоль рядов носильщиков, с видом знатока осматривая туши, словно купец, прицениваясь к товару.
Из крупных млекопитающих среди добычи встречались ленивцы, муравьеды и кистеухие свиньи, несколько нерасторопных детенышей окапи (их взяли живьем) и тапиры; от пернатых - преимущественно туканы и попугаи (наземных видов птиц, вроде индейки, так глубоко в Лесу не водилось). Эта охота удалась: добытого мяса должно было хватить деревне на несколько месяцев безбедного существования. Если же охотиться слишком часто и неумеренно, звери непременно сменят место выпаса и тогда придется пересмотреть рацион. Настоящего голода и болезней Гвадатаи никогда не знали.
Шаман замер, остановившись посередине процессии, так и не достигнув ее конца. Еще прежде, чем увидеть, он учуял присутствие чужого по запаху, а также тем другим, присущим ему диапазоном чувств, доступных только избранным. Когда широкие ноздри приплюснутого носа втянули воздух, глаза колдуна затуманились еще сильнее. Подойдя к человеку вплотную, он принялся ощупывать его своими грязными и скользкими пальцами. Куда холоднее, чем руки обычных людей, они, судя по ощущениям, возникающим при касании, должны были принадлежать земноводному, но никак не представителю теплокровной расы.