Отблески пламени костра отражались в рубине кинжала, очаровывая его и привлекая. Чем дольше вождь смотрел на камень, тем глубже погружался в него, утопая в багровой поверхности точеных граней. Камень говорил с ним, рассказывал свою историю, показывал события дней, давно канувших в лету, и во всем их неисчислимом множестве былины заканчивались одинаково.
Всякий раз, когда новый носитель заполучал кинжал проливалась кровь и умирали люди. Камень развращал своих владельцев, но еще раньше, до того, как заполучить артефакт, их развращала собственная жадность. Кого-то влекла власть мирская - эти становились правителями, страшнейшими из тиранов. Кто-то хотел могущества иного рода - волшебники, величайшие и темнейшие из всех. Лилась кровь и падали тела: капля крови на вес золотой монеты, уплачена в счет богатства купца, - несметного богатства и сокровищ. Менялись лишь амбиции, не истории: истории всегда заканчивались одинаково - смертью носителя кинжала.
По окончании очередной из былин вождь увидел в камне самого себя, ощутил столь желанное им почтение людей, что превыше почтения шамана. Он увидел, как люди склоняются перед ним, признавая величайшим вождем племени, подобным тем, о которых слагают легенды. Увидел, как ненавистный ему колдун умирает от его же рук в жутких муках, - увидел собственное свержение и тьму пещеры, и страшный суд Бога над ним. Увидел и в ужасе отпрянул, вскочил на ноги, что было мочи швырнул проклятый кинжал далеко в заросли, где его подобрал волшебник. У ног Мордрета лежал опустевший сосуд шамана, на его дне еще несколько минут по уходу волшебника сохранялись остатки тумана.