Бог Ярости

Я на цыпочках приближаюсь к ним в эпическом проявлении сталкерских наклонностей, пока не оказываюсь возле угла, достаточно близко, чтобы слышать и видеть их в полном, блять, HD качестве.

— Я же говорил тебе не приходить в раздевалку, Клара. Это не место для женщины.

Она капризничает, как гребаный ребенок, и проводит руками, которые скоро будут сломаны, по его груди.

— Я просто так радовалась твоей победе. Я хотела сделать победное фото, малыш.

Он не твой гребаный малыш.

Я хочу вбить это ей в голову и наблюдать, как ее череп разлетается на куски.

Она достает свой телефон, обхватывает его за талию, и они оба фальшиво улыбаются в камеру.

Как только фотография сделана, его улыбка исчезает, и он выглядит скучающим до умопомрачения.

По идее, это должно меня радовать, но я не могу перестать смотреть на ее ногти по всему его телу.

— Ты такой красивый, — она проводит пальцами по его волосам и приподнимается на цыпочки, чтобы поцеловать его.

В последнюю секунду Брэн поворачивает голову, и ее губы касаются его щеки.

Я не могу описать степень удовлетворения, которое проникает в меня при этом зрелище.

Он не хочет, чтобы она его целовала.

Его так называемая девушка даже не может его поцеловать.

Она не выглядит удивленной или обиженной отказом, улыбается и отстраняется.

— Я помогу тебе расслабиться позже, хорошо, малыш?

Он уклончиво кивает, и она нерешительно уходит, сканируя его глазами, прежде чем окончательно избавиться от своего раздражающего присутствия в этой ситуации.

Цветок лотоса издает возмущенный звук и поворачивается, чтобы вернуться в раздевалку.

Но не успевает он сделать и шага, как моя рука вырывается, и я хватаю его за горло, прижимая к стене.

Он издает восхитительный испуганный звук, похожий на тот, которым он наградил мои уши в ту ночь, когда окончательно потерял контроль над собой. Я бы больше его оценил, если бы не был в настроении ударить по его красивому лицу.

Его глаза расширяются, и на лице появляется смесь эмоций. Смятение, гнев, страх, но также и похоть. Чертовски яркая и гудящая под покровом его колеблющегося контроля.

Даже слова он произносит осторожно, неуверенно и напряженно.

— Что… ты здесь делаешь?

— Пришел посмотреть, как ты играешь, но сейчас наблюдаю нечто совершенно иное. Я четко помню, что говорил тебе разобраться с ней, не так ли?

Он пытается оттолкнуть мою руку, но в этот момент ему гораздо проще убить меня, чем заставить отпустить. Я украдкой смотрю на пальцы его левой руки: все пять из них заклеены пластырем. Он не сказал мне, как поранил их, сколько бы я ни спрашивал, но хорошо, что они заживают.

— Николай… — его тон не такой язвительный, как обычно. Он умоляющий, испуганный. — Тебе нужно уходить. Через несколько минут менеджер придет встретиться с нами, и я не могу…

— Что не можешь? Допустить, чтобы он увидел, как тебя зажимает в углу другой парень? Тебя это пугает, всемогущий Кинг?

— Пошел ты, — усмехается он, и слова стекают с моей кожи, как афродизиак.

— Ты знаешь, что меня заводит, когда ты так говоришь.

Его глаза чуть расширяются, и он толкает меня в грудь. На этот раз роли поменялись местами, и на мне футболка, а он полуголый.

Когда я не делаю ни малейшего движения, чтобы уступить ему хоть дюйм, он испускает долгий, мучительный выдох.

— Просто… уходи.

— Скажи мне, почему ты все еще с этой шлюхой, и я уйду.

Он хмурит густые брови, и я вижу ярость, пылающую за его обычно холодными глазами.

Брэндон Кинг — воплощение хорошего мальчика. Весь такой чопорный, правильный и добрый. Он улыбается всем шуткам, какими бы банальными они ни были. Он проверяет людей вокруг себя, чтобы убедиться, что они не предоставляют для него угрозы.

Он играет в лакросс. Любит послеобеденный чай. По выходным работает волонтером в приюте для животных. Жертвует свои картины различным благотворительным организациям. Участвует в марафонах ради разных целей. За права женщин. Против рака. В поддержку психического здоровья. За защиту животных, подвергшихся жестокому обращению. Борется за защиту окружающей среды.

Допустим, он борется за все. Попросите его выступить в защиту бедного червяка, застрявшего под землей, и он с радостью согласится.

Но вот что я давно подозревал. Это образ. Я не говорю, что ему наплевать на все это, но он использует свой имидж в качестве камуфляжа. Опоры.

Он подавляет, борется и сопротивляется.

Но против чего? Я не уверен.

Вот почему я становлюсь чертовски диким всякий раз, когда он вырывается из навязанных ему оков и позволяет проявиться своей истинной сущности.

Он все еще мудак, но, по крайней мере, не притворяется.

Я хотя бы могу увидеть его настоящего.

Например, как сейчас.

— Почему я до сих пор с ней — не твое дело. Я — не твое гребаное дело, Николай. То, что случилось той ночью, произошло потому, что я был пьян. Ты сказал, что я могу винить тебя, так что именно это я и делаю, и говорю тебе оставить меня в покое.

— Но я не хочу.

— Ты чертов мазохист?

— Обычно нет. На самом деле, некоторые могут сказать, что я полная противоположность, но я готов ждать, пока ты одумаешься.