Бог Ярости

Или, точнее с тех пор, как я зашел на кухню и увидел гребаного гангстера, который стоит рядом с моим сыном, сложенный, как гребаная стена.

Я знал, что это маленький ублюдок Николай, еще до того, как Брэн представил его. Не нужно быть гением, чтобы понять это, когда губы Брэна были распухшими, а длинные волосы ублюдка растрепаны пальцами.

Дорогой, гребаный Бог, я знаю, что ты где-то там, и я умоляю тебя, забери эту задницу и дай моему сыну нормального партнера. Хоть раз, блять, я хочу нормального.

Сначала у меня родился сын-псих. Ладно, прекрасно. Мне это нравится. Лучшее испытание в моей жизни, и я уверен, что справился с ним. Но мне не нужно было, чтобы у моей дочери был парень-псих.

А теперь это гребаный кузен-псих.

Чем, черт возьми, я заслужил это? Я был серийным убийцей в прошлой жизни или что-то в этом роде?

— Леви! — моя жена тянет меня за рукав рубашки, сидя у стола рядом со мной. — Ты пялишься.

— О, прости. Это должен был быть, блять, свирепый взгляд, — говорю я достаточно громко, чтобы все услышали.

Мы сидим за обеденным столом и завтракаем. Нам пришлось заказать еду на вынос в местной пекарне, потому что я не в том состоянии, чтобы что-то готовить.

И это все из-за гребаного придурка слева от меня, прямо рядом с моим сыном. Я прищуриваюсь, глядя на множество татуировок, украшающих обе его руки. Гребаный гангстер. Преступный ублюдок, который никоим образом не может находиться рядом с моим воспитанным, абсолютно бескорыстным сыном.

Моим сыном, который закрылся в себя, чтобы не беспокоить нас — своих собственных родителей. Своих близких по плоти и крови.

Почему он в конечном итоге оказался с более непокорным кузеном Киллиана? По крайней мере, та пустая трата человеческого пространства выглядит презентабельно. А этот выглядит так, будто его пожевали в тату-пистолете, сломали эту чертову штуку и выплюнули.

Не поймите меня неправильно. У меня есть татуировки, как и у Лэна, но мы не покрыты ими, как чертовы мафиози.

Астрид прочищает горло и улыбается Николаю, у которого хватило порядочности отложить вилку и нож, когда я заговорил.

Даже с завязанными сзади волосами он все равно производит впечатление жуткого человека.

Что, блять, Брэн в нем нашел? Он похож на одного из тех жестоких придурков. Он же я, когда был молодым. Я узнаю адреналинового наркомана, когда вижу его.

— Так сколько тебе лет, Николай? — мягко спрашивает моя жена. — Ты выглядишь примерно, как ровесник Брэна.

Брэн проглатывает кусок тоста и морщится.

— Вообще-то он на четыре года моложе.

— Не может быть, — она ахает. — Он не выглядит ни на день моложе.

— Спасибо, мэм. Именно так я и говорил, — он снова кладет вилку и нож по обе стороны тарелки. — К тому же, он старше всего лишь на три с половиной года. Через пару недель мне исполнится двадцать.

— Не обращайся ко мне «мэм». Называй просто Астрид. Устраивайся поудобнее и чувствуй себя как дома.

— Я бы не советовал тебе этого делать, — я нарезаю свой тост с яичницей и свирепо смотрю на него.

Надо отдать ему должное, он не смотрит мне в глаза и не свирепеет в ответ, как его кузен-ублюдок.

Он опускает голову и говорит:

— Еще раз прошу прощения за то, что явился без предупреждения. Я думал, что увижу Брэна и уйду.

— О, какие хорошие манеры, — моя жена улыбается. — И не волнуйся, тебе здесь рады в любое время.

— Я бы не стал использовать слово «рады».

— Папа, — умоляюще произносит Брэн, и я борюсь с желанием закатить глаза.

Теперь он еще и защищает этого маленького ублюдка. Я теряю своих детей одного за другим из-за кучки придурков.

— Так, где вы познакомились? — спрашивает моя жена, борясь с каждой моей попыткой отпугнуть его. Надеюсь, они начнут действовать, и Брэн поймет, что Николай не для него.

Давайте скрестим все пальцы за этот очень счастливый конец.

— Это произошло на… — Брэн умолкает. — На вечеринке.

Николай ухмыляется.

— Да. На вечеринке. Я тут же набросился на него.

— Что ты сделал? — огрызаюсь я.

— Я имею в виду, — его ухмылка исчезает. — Я первый его заметил.

— И ты не смог удержать свое внимание при себе?

— Леви, — Астрид ущипнула меня за бедро под столом.

— Боюсь, что нет, сэр, — отвечает он с невозмутимым видом. — Это была моя судьба — встретиться с вашим сыном, и я не хотел бы, чтобы было по-другому.

Вот оно. То самое высокомерие, которое течет в жилах Киллиана вместо крови.

Брэн наклоняет голову и улыбается, намазывая нездоровое количество абрикосового джема на тост.

Мое сердце, блять, просто разрывается.

Я не видел, чтобы мой сын так широко улыбался с тех пор, как… ну, с подросткового возраста. Половое созревание превратило его в чрезмерно ответственного, слегка подавленного человека. Если Лэн вырос в своего несносного, слишком помпезного «я», Брэн замкнулся в себе.