Бобры добры

— В каждой семье возникают иногда разногласия и конфликтные ситуации. Но любящие люди находят из них выход, а вмешательство посторонних способно их лишь растянуть во времени или усугубить. Очевидно, что у вас нет опыта настоящих отношений в паре, потому вы и высказываетесь столь категорично. — Тварь, ну какая же тварь, ведь и сам не знает, как прицельно попал. Не в то, во что сам хотел, но вот про отношения в паре — в точку, аж перед глазами багровым стало заволакивать. Так, валить надо или завалю уже его, а нельзя-нельзя-нельзя, не перед Оксаной. — К тому же мне-то известно о способности Оксаны немного преувеличивать некоторые вещи и создавать ауру драмы там, где ее не сущест…

Я шагнул вперед, сцапал покровительственно-пренебрежительно кривящегося урода за грудки и дернул к себе, отчего он наверняка прикусил свой до хера болтливый язык.

— Слушай сюда, скот. Знаешь, почему ты сможешь уйти сейчас отсюда на своих ногах? Потому что моя женщина, МОЯ Оксана не должна больше видеть в этой жизни того, на что заставил ее смотреть ты. Она не должна переживать больше то, через что ты ее проводил. И я верил и буду верить каждому ЕЕ слову, а не высерам такой п*здливой изворотливой твари, как ты. А теперь пошел на х*й отсюда и из ее жизни, понял?

Оттолкнул, заставив врезаться спиной в школьный забор, не желая с ним и воздухом одним дышать.

— А Оксана в самом деле рассказала вам ВСЕ, что я ее заставлял переживать? — скривился ехидно Швец, вытерев большим пальцем кровь в уголке рта. — Она ведь девушка с весьма большими и своеобразными сексуальными аппетитами, и удовлетворять их — немалый труд, с которым я как раз справлялся. Об ЭТОМ она вам рассказывала?

— Съ*бался, — указал я ему направление и, развернувшись, пошел к машине.

Движение сзади я уловил одновременно с истошным «Саша!» Оксаны, уклонился от удара ножом в спину, перехватывая запястье подлой твари, и не отказал уже себе в удовольствии, вывернуть его и безжалостно сломать. Дебил, если к тебе повернулись спиной, то это не значит, что перестали контролировать ситуацию. Металл явно сделанного зоновскими умельцами ножа звякнул об асфальт, а рядом повалился его владелец, подвывая и прижимая к себе искалеченную руку. Победил желание еще и с ноги ему в лицо въ*бать. Не потому, что лежачих добивать — дно, а потому как… смотри выше — этого не должна видеть моя синеглазка.

— Погань, это ты, типа, к жене любимой и в школу с ножом пришел? Предел твоему скотству есть вообще?

— Пошел на х*й! — прошипел гадюкой Швец. О, ну надо же, аристократ у нас перешел на матерный.

Сплюнув, я пошел к машине.

— Ты никуда не денешься от меня, Оксана! — крикнул гад, когда я распахнул дверцу, садясь за руль. — Мы вместе навсегда, помнишь? Моя или ни…

Я грохнул дверью и завел движок, глуша этот бред. А случай-то тяжелый, походу, и просто так не излечится. Тут только радикальные методы помогут, но применять их сгоряча нельзя. Надо с братухой перетереть, а может, и с Корниловым посоветоваться. Хотя… Чем меньше вовлеченных, тем меньше палева и хвостов, случись что. Сука, я вот так запросто думаю об устранении человека? А он человек вообще? Гниль, мерзость паскудная, что, кстати, средь бела дня не постеснялась попытаться меня ножом в спину подло ткнуть. Так с хера ли мне сомневаться в своей человечности?

— … ты в порядке? Саша! — похоже, Оксана уже не в первый раз меня спрашивала, но только ее прикосновение к моему лицу выдернуло из кровожадных мыслей.

— В полном, девочка моя, — повернув к ней голову, я поймал ее кисть, поцеловал пальцы и улыбнулся. Честно улыбнулся, потому что ощущал нечто сродни облегчению. Это когда наступает тот самый момент «прорвало» и понятно, что еще хапнуть гемора, возможно, случится, но это уже конкретное действие, а не ожидание. — Девушки, вы не против заехать в какую-нибудь забегаловку и поесть? Жрать хочу что-то зверски.

Глава 23

Оксана

— Я прекрасно отдаю себе отчет, как это прозвучит именно из моих уст, но, может, стоит не уезжать с места происшествия, а вызвать органы и пресечь так поползновения этого мерзавца. Я бы могла свидетельствовать… — начала не слишком решительно Елена, опустив глаза и порозовев щеками.

Господи, как же я ненавижу вот это! Вечный, настолько мне знакомый, въевшийся в плоть и кости стыд жертвы, от которого не избавиться годами. Стыд за то, что ты страдала, что вроде как в чем-то, значит, сама и виновата, что-то когда-то не увидела, не смогла избежать… Я обернулась к Елене, а видела в ней свое отражение. Ведь сама чувствовала прямо сейчас нечто похожее. Как если бы часть вины за это безобразное происшествие, за новое проявление жестокости по необходимости лежала и на мне. Плевать, сколько раз твердила себе, что ни в чем не повинна, что Матвей уже был таким и не я его изменила… Вот и она сейчас наверняка вспоминает, как еще совсем недавно я была свидетельницей ее бессилия перед жестокостью, и стыдится этого. Но это не наша вина, не наша, но однако же…