Блуждающие в Хроносе

– Я слишком стар для поддержания дисциплины в этом прогнившем месте. Мне нужен такой человек как ты, Ялмар. Человек, которому я могу доверять. Человек со стороны, не успевший окунуться в это болото с дерьмом и фальшью. Человек сильный и умелый, – он тяжело вздохнул, потирая больное колено. – Я не хочу умирать вот так, когда кругом царит эта мерзость. Я хочу, чтобы после меня это место вспоминали как образцовую крепость с дисциплинированными солдатами, чтобы простые люди не чувствовали гнёт со стороны зарвавшихся солдафонов, которые забыли зачем они здесь… это будет моим наследием и твоим будущим, если ты того захочешь.

Ялмар переступил с ноги на ногу, глядя на капитана. Вне своего кабинета Ингольф выглядел бодрячком, не показывал слабости – прямая осанка, бодрый шаг, командный голос, а здесь, вдали от глаз, он давал себе волю быть старой развалиной, которой он, откровенно говоря, и являлся. Развалиной с высокими идеалами и искренним желанием помогать.

– Довольно наивные слова для человека ваших лет капитан, не находите? – сочувственным тоном произнёс Ялмар.

Ингольф со скрипом откинулся на деревянном кресле, на минуту задумался, глядя в небольшое окно, находившееся почти под потолком.

Книжная пыль блестела в лучах закатного солнца, проникавшего сквозь грязное стекло, поленья тихо потрескивали в камине. В слабо освещённой комнате время будто остановило свой ход и тяжёлым грузом навалилось на лейтенанта. Он почувствовал безнадёжное отчаяние старика, угодившего в мир, где он со своими стремлениями не нужен, и время его ушло. Вместе с тем и надежду, которую он, Ялмар, привнёс в сердце упрямого старого воина. Воина, который давно пережил большинство своих братьев по оружию, воина, что отдал свою жизнь служению своей стране, а по итогу всех его жертв, мир не стал лучше. Он почувствовал укол стыда за надменные слова, произнесённые им в лицо этого человека. Хотел было что-то добавить, оправдаться…

В этот момент Капитан заговорил:

– А что ещё остаётся человеку моих лет? Когда жизнь уже прожита, а твои потуги поступать правильно приводят тебя в итоге сюда, – он раскинул руки, показывая на пространство своего кабинета. – Возможно, будь я менее наивен и меньше верил в людей, а больше замечал их пороки и стремления подгрести всё под себя, был бы сейчас в чине полковника и меня бы волновали другие вопросы.

Ингольф устало посмотрел на светловолосого воина.

– Что скажете лейтенант, стоило мне жить по уму? Стоило мне думать о своём кармане, о своём статусе в обществе? Было бы у меня меньше сожалений, сейчас, на закате жизни?

Ялмар не решался ответить, только стоял сжимая и разжимая кулаки, вспоминая ради чего он сам существует.

– Я не знаю, капитан… – только и смог выдавить из себя воин.

Ингольф покивал головой.

– Прости, сынок, было наглостью с моей стороны вываливать на тебя свои стремления, и нечестно навязывать своё бремя. Я просто подумал… неважно, уверен, у тебя сложится отличная карьера, если не будешь поступать как наивный дурень вроде меня. Ступай, встретимся завтра на перекличке.

Ялмару очень хотелось что-нибудь сказать в утешение, но слова не приходили. Он сглотнул комок подступивший к горлу, и вышел за дверь, оставив старика одного со своими мыслями.

День 8

Томми стоял у причала под потухшим фонарём. В открытые настежь ворота пробивался свет занимавшегося утра. Люди начинали наполнять главную площадь. Торговцы в палатках расставляли товары на деревянных полочках, подвешивали на жерди сувенирные изделия: жемчужные колье, золотые браслеты диковинных форм, вырезанные из дерева или сплетённых из бисера, обереги всех известных богов, навешивая на них непомерные ценники. На огромных очагах начинали готовить мелкую дичь и рыбу для быстрого перекуса занятых разгрузкой рабочих и матросов, которых не пустят дальше разгрузочных секторов.

Плут позёвывал, угрюмо поглядывая по сторонам, ища в толпе нужного человека. По хронотипу Томми был сова и сейчас было самое время завалиться на свою жёсткую, архивную кроватку и проспать до обеда, но вместо этого ему поручили задание, резон которого он не понимал и не хотел понимать. Он прислонился к фонарю сложив руки на груди, поклёвывал носом и без всякого успеха пытался устроиться поудобнее.

Он быстро очнулся, будто облитый ушатом холодной воды. Довольно ухмыльнулся и резким движением схватил руку, погружающуюся ему в карман.

– Нырять в карманы прохожих нужно костяшками от тела, болван! Чему вас тут только учат? – выкручивая руку вора, провёл ликбез Томми.

Перед ним стоял мальчонка лет восьми в коричневой тунике, будто сшитой из мешка из-под картошки и тряпичных сапожках, скрученных, чтобы не развалились окончательно, конопляной бечёвкой. Короткие тёмные волосы неаккуратно постриженные, а может быть порубленные ножом, напрашивались на кусок мыла с горячей водой. Карие глаза смотрели с испугом, но скорее от удивления, чем от страха перед хозяином кармана.