Близнецoвoе Пламя (СИ)

Солнце настойчиво било в глаза и, как Омниа ни зарывался в подушки — пришлось сдаться и разлепить веки. Он тут же подтянулся повыше: это была не его спальня.

Потолок расписали листьями винограда, на стенах висели, как трофейное оружие, музыкальные инструменты, на серебряное зеркало наброшена шелковая накидка. Одежда лежала и на ковре возле кровати, и на бронзовом треножнике, и на мозаичном столике. Золотой венок покоился на литой шее грифона, что украшала изголовье. Да и кровать была узковата для двоих — Сеилем полулежал у Омниа на груди. Он усмехнулся.

— Мы так хорошо погуляли на свадьбе, что по привычке пришли к тебе.

Сеилем сморщился и накрылся расшитым покрывалом с головой — подальше от громких звуков. Омниа улыбнулся — у него тоже голова раскалывалась от гуляний — и положил руки ему на спину. В спальне витал тонкий, сладковатый аромат: белые орхидеи росли тут уже семь лет.

— Проклятье! — Омниа вылез из-под Сеилема и, не найдя своей одежды, завернулся в покрывало, — Свадьба, Сеилем! Сколько времени? Вечером пир, а мы ещё с кровати не встали.

Его муж свернулся клубочком. Омниа снял с изголовья лавровый венок и пошёл к двери. «Стой. Это же не мои покои» — Император развернулся и пошлёпал босыми ногами обратно.

— Сеилем, прикажи подать ванну, — Омниа присел на край матраса и тормошил мужа за плечо.

— О, так никто точно не догадается, что ты здесь, — пробубнил Сеилем.

Он повернулся к херувиму, а в следующий миг уже подмял его под себя. Омниа смотрел на Сеилема широко открытыми глазами, его грудь часто вздымалась и опадала.

— А что мне за это будет? — промурлыкал Сеилем.

Покрывало на Омниа разметалось, оголяя ноги и бёдра. Сеилем скользнул по ним взглядом и хитро улыбнулся. Херувим хмыкнул.

— Невероятно долгий, страстный, головокружительный пинок под зад, если ты этого не сделаешь.

Сеилем закатил глаза, слез с Омниа и поплёлся к двери, на ходу подбирая и натягивая одежды. Он подозвал слугу и приказал подать ванну.

— На двоих? — уточнили по ту сторону двери.

— Да.

Щёки погорячели от смущения. Как только дверь закрылась, Сеилем с разбегу запрыгнул на кровать.

— Через полчаса будет. Знаешь, что можно успеть за полчаса? — он приподнял и опустил бровь.

Омниа посмотрел на мужа с укором. У них впереди уйма приготовлений, светский вечер, важные гости… Цепочку мыслей прервал поцелуй чуть пониже уха. Омниа запрокинул голову, а губы сами собой приоткрылись.

За столько лет он понял, что сопротивление бесполезно: Сеилем заставит любимого хотеть его, даже если Омниа будет при смерти. Но это не мешало ему бороться. А Сеилему доставляло удовольствие раз за разом выигрывать.

Они выучили друг друга настолько, что могли нарисовать карту: вот тут нужно поцеловать, чтобы он застонал, вот здесь прикусить, чтобы Омниа поджал пальцы на ногах, столько-то подождать, пока весь из себя благочестивый Император начнёт срывать с вас одежду — но Сеилему никогда не надоедало путешествовать поцелуями по его золотистой коже.

Омниа разомлел так, что Сеилем мог делать с ним всё — и он бы не возражал. Любовь — страшная сила, и он отдал её в правильные руки. Многие пытались использовать Сеилема в продвижении своих интересов. Но он был верен Омниа. Ему и только ему.

Омниа сдался, когда начал вскидывать бёдра в такт движениям руки Сеилема. Казалось, воздух вокруг них накалился, а по венам текла лава. Кожа покрылась испариной. Сеилем и сам подавался вперёд, льнул к любимому. Омниа зарылся пальцами в его спутанные локоны, притянул ближе. Их губы соединились в смазанном, мокром поцелуе.

Они излились почти одновременно, капли белёсой влаги смешались на упругом животе херувима. Омниа прижал Сеилема к себе, странно наслаждаясь его раскалённым телом, гулким стуком их сердец, тяжелым дыханием. Даже липкой кожей и резкой жаждой.

— Я люблю тебя, — прошептал Омниа на ухо.

— Ну началось, — как всегда шутил его муж, — теперь весь вечер только это и будешь говорить, — он поцеловал его в уголок губ. — Мой Омниа.

***

Десятки работников ежедневно подстригали сотни кустов, чтобы они сохраняли противоестественную строгую геометрию. Внутри каждого зелёного квадрата рос лабиринт узора, а внутри узора — цветы: белые розы, пурпурные пионы, белый и розовый олеандр, фиалки… Херувимы могли гулять по аллее и любоваться клумбами со скульптурами, хитрыми фонтанами и блестящей в прудах водой. Смотреть, как цветёт джиёсская Вишня-эри и срывать плоды садижанских Караванщиков Лимонов. Торжество человека над природой — вот чем был императорский сад.

Мэл много трудилась, чтобы здесь росло то, что не должно расти в Теосе, и не росло то, что так и норовит вылезти посреди клумбы. Она смотрела на своё творение с открытой террасы. Её руки в садовых перчатках лежали на перилах. Целительницы сделали всё, что могли, но ладони Мэл не стали прежними: вместо линий и трещинок на них были толстые рубцы-разводы, а пальцы не разгибались до конца. Но это ей не мешало.