Близко к сердцу. Истории кардиохирурга

Слухи в клинике разлетаются быстро, кажется, уже выйдя из операционной, я обнаружил на телефоне смс от своего шефа, который в тот момент находился в отпуске:

– Ты что, перевязал ПМЖВ у живого человека?

Тем не менее, кардиограмма у пациента в реанимации не менялась, он начал просыпаться. За несколько лет после того, как главная артерия его сердца закрылась, миокард адаптировался к этому. И полная перевязка артерии ниже окклюзии никак не сказалась на кровоснабжении миокарда.

Зато шуточки про кардиохирурга, который смело пересекает главную артерию сердца, гуляли по клинике ещё несколько лет.

Второй случай, крепко засевший в памяти, также связан с отложениями кальция. Достаточно молодой пациент с многососудистым поражением, стандартная операция АКШ. По предварительному плану предстояло шунтировать четыре артерии.

Ассистент выделил левую внутреннюю грудную артерию, она оказалась очень крупной, с хорошим напором крови, от которого постоянно слетала наложенная на неё микрохирургическая «бульдожка».

– Это хорошая новость, – сказал я, вскрывая перикард. Правая «маммария», по данным УЗДГ оказалась слаборазвитой, использовать её мы не могли. Остальные артерии предстояло шунтировать венозными шунтами, второй ассистент как раз выложил на столик длинную, хорошего качества вену.

– Всё идёт как нельзя лучше, – подумал я в тот момент.

Открыв перикард, я не отметил ничего странного, но как только мои пальцы коснулись восходящей аорты (хирург всегда ощупывает аорту, чтобы оценить, нет ли в её стенке отложений кальция), от позитивного настроя на операцию не осталось и следа.

Стенка сосуда оказалась почти полностью пропитана кальцием, так, что мне с трудом удалось нащупать место, чтобы установить канюлю для искусственного кровообращения.

– Может быть, без ИК? – неуверенно предложил ассистент.

К сожалению, с таким значимым поражением артерий сердца выполнить операцию на работающем сердце было крайне рискованно. Да и это не решит главную проблему: куда пришивать шунты, если аорта будто сделана из камня.

Участка для второй аортальной канюли, через которую мы проливаем останавливающий сердце раствор, а затем забираем из сердца излишки крови и воздух, уже не нашлось. Пришлось ставить их по раздельности и проливать кардиоплегический раствор «задом наперёд», через вены сердца.

Пока я выполнял эту работу, судорожно соображал: «Что делать? Как пришить к сердцу четыре шунта, когда в реальности есть место только для одного?» Раз за разом, соскальзывая пальцами по стенке аорты, я убеждался – сюда не стоит пробовать пришивать даже одну вену.

– А их три! Три! – пульсировало в голове.

Осматривая внутреннюю грудную артерию, которую мы обычно пришиваем последней, вдруг подумал: если она такого хорошего диаметра и так хорошо «кровит», почему бы не пришить венозные шунты к ней? Ведь это единственный выход из сложившейся ситуации.

На душе сразу стало легко, но на какой-то момент задрожали руки, значит, надо сделать глубокий вдох, подумать на отстранённую тему и приступать к работе.

Правда, я решил пожертвовать одной из двух артерий на боковой поверхности сердца: одного шунта на стенку должно хватить, а в оставшуюся нешунтированной артерию через некоторое время можно будет поставить стент.

Получившаяся конструкция смотрелась на удивление красиво. Артериальный шунт отчётливо пульсировал, отходящие от него венозные шунты после каждой пульсации наполнялись кровью.

– Кажется, получились неплохо, – отметил заглянувший в рану через перегородку анестезиолог. – Ишемии нет, всё в порядке, можно отключать аппарат искусственного кровообращения.

Через несколько часов пациент проснулся и ему убрали из трахеи интубационную трубку.

– Неужели пронесло, – думал я, снимая хирургический костюм в кабинете.

Но вечером, накрывшись одеялом, я никак не мог заснуть. Накатила волна ужаса, которая так знакома хирургам, сомневающимся в результате своей операции.

– Ты запитал три сосуда от одной артерии! Если она закроется, весь результат операции насмарку! Обязательно случится инфаркт! – бурлили в голове мысли.

Ночь после операции, когда ты в чём-то не уверен, самая тягостная. Даже со временем, когда большую часть твоего внутреннего мира заполняют охранительная отрешённость и защитный цинизм, эта хирургическая бессонница всё равно продолжает приходить. Именно она является прививкой от небрежности в операционной: лучше не лениться и перестраховаться дополнительно, до верного, чем потом ночами вспоминать о мелочи, которая может поставить под сомнение результат. Но иногда бывает как в этот раз: ты сделал всё, что мог, а сомнение всё равно осталось. Или не всё? В первом случае не стоило вообще брать больного на операцию, ты же видел качество артерий на коронарографии, во втором, возможно, стоило сделать одну переднюю артерию и затем отдать больного коллегам, чтобы установили в две другие артерии стенты в спокойной обстановке рентгеноперацинной. А может, а может…

Пациенты выписались, круговорот жизни стёр тревожные воспоминания.