Я наконец поняла, почему оказалась в кабинете директора и почему они не рассматривали мой случай как обычное дело. Это также объясняло, почему никто не заходил к нам вплоть до того, как забрали Алекса, почему мне прошлым вечером не открыли дверь и отчего нам сегодня пришлось прождать в приемной полтора часа. Если они всерьез верили в только что сказанное мне директрисой, то немудрено, что Алекса пытались спрятать как можно дальше от меня. Я попала в число тех, о ком здешние сотрудники будут еще долго судачить, может, даже выйдя на пенсию:
— Это… это же совершенно… это же неправда, — запинаясь, сказала я. — Это же попросту нелепо. Я бы никогда…
Голос подводил меня. Меня бросило в жар. К тому же снова заболела переполнившаяся грудь.
Из моих глаз потекли слезы. А из носа — сопли. Все это придало мне окончательно виновный вид.
Я хотела отмести это абсурдное обвинение с твердым видом и уверенным взглядом. Но не могла остановить льющийся из меня поток, более того — не могла даже связно выражаться.
Тина Андерсон уставилась на меня. Лицо Нэнси Демент превратилось в маску.
— В сложившихся обстоятельствах я поняла, что у меня нет иного выбора, кроме как прекратить любые контакты между вами и вашим ребенком, — сказала директриса. — Соответственно, нет возможности даже рассматривать вопрос о том, чтобы отправить ребенка к родственникам или в любое другое место, где вы могли бы увидеться с ним. Распоряжение о принудительном отчуждении будет оформлено примерно к часу дня. Вы имеете право присутствовать во время этого, но я должна предупредить вас о том, что слушание по вопросу принудительного отчуждения проводится в одностороннем порядке. Это означает, что Департамент социальных служб является единственным источником, который вправе предъявлять доказательства. Возможно, у вас будет возможность лично переговорить с судьей во вторник, во время предварительного слушания.
И в это самое время мой сын находился в чужих руках. За год, прошедший с момента его зачатия, Алекс, когда-то ставший моей частью, занял прочное место в моей душе. То, что связывало нас, не носило лишь плотский характер. Я бы скорее отдала на отсечение руку, чем рассталась бы с ним.
И все же эти женщины, в которых, казалось, не было ни капли сострадания, отобрали его у меня.
— Подождите, подождите, — лепетала я. — Это… эти слова о продаже ребенка. В смысле… Это полная ерун… Откуда вообще взялось такое обвинение?
— Честно говоря, миссис Баррик, сейчас это далеко не самый важный вопрос. На вашем месте я бы больше беспокоилась насчет обвинения в хранении наркотиков. Если вас осудят, вам грозит длительное тюремное заключение, и вы автоматически лишитесь родительских прав. Вот ваша главная проблема, понимаете?
— Нет. Нет, я
— Миссис Баррик, замолчите. Иначе мне придется попросить вас уйти.
Я впилась в нее взглядом, и с каждой секундой во мне все сильнее закипала ненависть. Да это же настоящий бюрократический робот, который моментально забудет о случившемся и отправится домой к своей семье ровно в четыре тридцать, в то время как моя жизнь катится под откос.
Я стиснула зубы и повторила:
— Кто утверждает, что я хотела продать своего ребенка?
— Сейчас я не могу вам этого сказать.
— Не можете сказать? — закричала я, окончательно утратив над собой контроль. — Мадам, мы тут не в игрушки играем. И не спорим из-за ведерка в песочнице. Я пытаюсь выяснить, кому пришло в голову выдвинуть против меня самое ужасное обвинение, которое только можно представить; из-за него вы не позволяете мне повидаться с моим ребенком, а я даже не могу узнать, кому пришла в голову такая чертовщина?! Да это же…
— Думаю, вам пора, — произнесла Нэнси Демент, вставая из-за стола.
— Я никуда не пойду, пока мне не ответят.
— Пожалуйста, сбавьте тон.
— Ничего я не сбавлю! — уже кричала я.
— Тем не менее вам придется уйти.
Тина Андерсон отошла в угол, явно убедив себя в том, что перед ней — полностью спятившая мамаша, вытащила свой сотовый телефон и теперь тихо говорила с кем-то.
Бен все еще пытался придать беседе разумный толк.
— Миссис Демент, — начал он. — Думаю, будет справедливо, если вы…
Но я уже не воспринимала его попытки оставаться в рамках приличий.
— Кто сказал, что я хочу продать своего ребенка? — потребовала я.
— Миссис Баррик, разговор окончен, — отрезала Нэнси Демент.
— Он не закончится, пока вы мне не ответите. Это был анонимный звонок? Или это сделал кто-то из офиса шерифа? Как я могу убедить вас в том, что это полный абсурд, если вы даже не говорите мне, кто оказался способен на подобное?
— Вам придется поговорить со своим адвокатом.
— У меня НЕТ адвоката. У меня есть двенадцать центов на моем банковском счете и ипотека. А на адвоката не хватает.
— Тогда сегодня днем вам его назначат. А сейчас вам придется уйти.