Блики, или Приложение к основному

– Сейчас бы ветер путний, смурь бы быстро разогнало, а то сидим… прямо как в бане. И не темнеет, – говорит Макей, – и не светлеет, всё вроде одинаково. Ветер начнётся, значит – утро, весной под утро так обычно. Ещё вон и барашки даже не проснулись, не слышно, воздух не сверлят, – сказал Макей. И говорит: – Ну так и вот… И сам он, Торт, как растянулся, так и лежит, развалина развалиной, и встать, похоже, не пытается, хрипит только, пыхтит… когда скотина обожрётся зерном или клевером, другим ли чем, вздует её – дак он вот так же… ещё и корчится… И мы – и нас как приморозило – ни с места, нет чтобы взять да подсобить, ведь не мальчишка… Ну, я же говорил – все вроде очумели, да и не вроде, так оно и было. Стоим и смотрим, ни шиша не понимая. Только потом уже, когда он с живота ладонь убрал, в сторону её наотмашь откинул… ну, мать честная… вся в крови… До нас тогда только дошло. Ну и… – умолк Макей, пососал окурок, потянул громко через него воздух, но угас тот намертво, не раскуривается, заново распалил его и говорит: – Вспоминает, поди, кто-то… Мать?.. Или – брат?.. Та-то вряд ли – спит, наверное, встаёт рано… Больше-то некому особо.

– Ну и?..

– Ну и… Тут и рассказать дальше как, не знаю… Ну как?.. Одно вот только что, и вот тебе – другое… Представь. И кто команду будто дал – разом оттаяли все будто – и кто за чё – кто за лопату, кто за лом, кому под руки подвернулось чё, тот то и подхватил – и на него, на паренька… Кто-то кого-то бы и порешил, как пить дать, кровь бы пролилась. Не он нас, мы б его забили… Бак-то большой – с ходу его не оббежишь, а попытался было… глазами зырк туда-сюда, как белка, сообразил быстро, что бегу ему нет, и – очередь в небо – шарах!.. а на морозе… эхо… знаешь… ещё карьер, хоть и гудит… видит: идём – он – под ноги нам… пули по гальке, как скворцы… и не задело как-то никого, не зацепило… потом на нас – на каждого – попеременке… кто шевельнётся – на того… прикладом звякает о бак – полупустой тот – отдаётся… чё-то орёт ещё, а чё – не разберёшь, чё-то по-своему, а не по-русски, по-русски-то, наверное, забыл с испугу, и эти… скулы посинели… всё – вроде стали мы… стоим… под пули-то не шибко кого тянет… и сзади уж – другие подбежали… обвал услышали, дак шли, – помолчал Макей, пока сминал и отправлял в банку окурок, а когда проделал всё это, пальцы о штаны вытер и говорит: – Так что вот так оно… одним Хакасом обошлись… Парня-то жалко… Ну конечно.

– А этот, – погодя немного, спрашивает Николай. – Рыхлый-то?

– Торт?.. В больнице после умер, – отвечает Макей. – Там, я не знаю… заражение, что ли, началось… так говорили… такую тушу не промоешь… да и не шибко-то, наверное, старались.

Дрова в печке давно прогорели – не трещат; мышь в подполье не скребётся – то ли, наработавшись, улеглась спать, то ли, стосковавшись в одиночестве, подалась к полёвке какой в гости; дневные птицы петь не начали – ещё пора им не настала, и ночные – те уже угомонились; время короткого затишья; и собаки лаять вдалеке перестали – либо, добыв барсука, терзают тушу его молча, либо отступились от него – источил тот всю сопку норами, запасных входов и выходов наделал, тоже не прост, ещё добудь его попробуй – и убежали дальше или спустились вниз, в распадок, откуда лай их вовсе не доносится. Так что не очень-то понятно, к чему теперь так долго могут прислушиваться Макей и Николай – разве к беззвучию – к тому, пожалуй. Блики давно уже потухли, не мельтешат, не скачут беспорядочно по стенам и по потолку. Так что не очень-то понятно, к чему они, Макей и Николай, долго так теперь приглядываются – разве к тому, что перед взором внутренним у них рисуется, – возможно. Непонятно на что насмотрелись, непонятно к чему поприслушивались, только тогда уж Николай и говорит:

– Ну… так ты к чему-то это начал?

– Ещё ладонь тут чё-то чешется, левая, нестерпимо… к деньгам? Откуда только? Получка, правда, скоро, – говорит Макей, потирая ладонь о колено. И отвечает чуть спустя: – Ну дак и вот, я к этому и начал.

– Хм, – говорит Николай. – Ды ты же вроде о другом…

– Да почему… как раз об этом, – говорит Макей. – Я просто начал с автомата… Он автоматом-то когда махал, чмо-то это… кровь со штыка в песочек белый капает… красное солнце… таёжка поодаль… в таёжку эту тёмную садится, карьер окрасило… не то что красным… и не розовым, а… у них петлицы – дак под масть им… я чё-то тут возьми да и спроси, а сам, стоял пока, пока смотрел, и загадал: угодно ли, мол, будет то, что я задумал… ну, то есть то, о чём и говорил… луч солнца по штыку скользнул, с него сорвался – и полоснул мне по зрачкам, как бритвой… ну, дело ясное – угодно Ему, дескать…