Блики, или Приложение к основному

– Да сухари-то… обещал… тут, в кошельке… там и картёнка, – говорит Несмелов. – А может, мало ли, и пригодится, но, худо-бедно, оринтир. Тут, сразу от Каменска, мимо кладбища – прогал вон, в ельнике, светлеет, видишь? – до Акулины всё доро́гой. Тут-то ничё, что и темно, тут не собьёшься – с ямщиной ездят, дак набили… по тракту будто, и ноги тут не наломашь. К Акулине придёшь, скажешь, мол, от Несмелова, переночуешь, обогреешься и сразу в путь. И чтоб ни слова никому – ей строго-настрого, та и сама, конечно, догадается. Оттуда – до Цыбули. Тот глуховат, ори ему прямо в ухо, не стесняйся… ещё, подлец, и притворится, а попросишь если чё, дак и вобшэ… будто не с ём – со стенкой разговаривашь. Ему – про баню, он – про пим. Как до него пройти, есть там, на карте, разберёшься, и Акулина, та подскажет, где, может, знат, и поровней, и покороче, чтобы поменьше ноги выворачивать – ещё сгодятся. От Цыбули до Чёрного ручья, там – падью… Лыжи там, смотри, не сломай… на пнях-то да на кочках – горельник… А по ручью как вверх подымешься, старый прииск будет… переночуешь. Дойдёшь до Анциферовки, а там снова… среди листвяга… увидишь… заимки, тоже приисковые. Смело ступай туда – пустые, нет никого в них… но. Если, конечно, не сгорели… в прошлом году ещё стояли… А от заимок – до Еловой – речка такая… вон, с нашу Змеёвку… чуть разве шире… снегом-то заровняло счас, и пролетишь. Дальше потянутся болота – оставь их с правой руки, не заберись в них, хотя теперь-то, может, и ничё, но всё равно – остерегайся: топь, зыбун, туда и зверь не заглядыват. Бывал там как-то – жутковато… На Еловой, на яру, чуть поодаль, на взгорке, дом новый, издали заметишь, туда и направляйся – примут… Борис Горченёв с бабой… Мавра. Молодые. Как ты – такие же. Смирные, с бородой он, дак и глядится стариком… Старуха с ними, мать евоная, Афросинья, умная, жива, нет ли, и не знаю, с прошлой осени не посещал их… Ты меня слышишь?.. Эй!.. А то я чё-то…

– Слышу, – отзывается Забалуев.

– Ну вот… а то я… как-то это… – говорит Несмелов. И говорит после: – Карту-то эту начертил – дак это так, конечно, для близиру… Письмишко с той стороны – не потерял бы. Положи, чтобы не выронить… да и смотреть если будешь – вытаскивать да класть обратно, – ты уж следи… Как доберёшься, отдашь Борису… но, – говорит Несмелов. – На как бы хвост Медведицы Большой держись… Погода, правда… Может, и разъяснит… Зато тепло пока – не околешь. А так – Цыбуля с Акулиной растолкуют – не заблудишься. Тут просто. На заимках будешь, с огнём поаккуратней… ладно, я чё… уж не мальчишка. Поживёшь – окержачишься… а тут чё изменится, сообшат. Бабе твоей… пока пусть так… вроде не знат – оно и лучше… Ты, уходил-то, не будил?

– Нет, – говорит Забалуев.

– Оно и правильно, то… баба. И есть, конечно, но… да там ещё и стерва эта… Панночка. А пойдут следом, мало ли, – говорит Несмелов, – почта кержацкая – оповестят… укроют. Так что, давай-ка, инженер, не унывай… грех ведь – унынье-то, слыхал, по-богомольски… Ну ладно, ладно… Временно же, чё ты! Завтра-то вряд ли, в ночь-то если… но, на восьмое, сразу после праздника… Не пьёт он, дак и наутро-то, как мы, парень, не лечится… Ты-то немного принимашь?

– Да я…

– Да вижу, что не шибко… А любит так – врасплох, после веселья… сколь его знаю. Может, в Исленьск переведут, на повышенье… ходили слухи.

– Да я…

– Скорей бы… Ну, ладно, ладно, время поджимат… Чём чёрт не шутит, – говорит Несмелов, – когда Боженька спит… Может, и я переберусь к вам скоро. Вряд ли, конечно, ну да зарекаться… Так-то частенько там бываю, и по делам, и так когда… поудить. Ну, чё, ступай, – говорит. И спрашивает: – Поди, не верушшый?

– Нет, – отвечает Забалуев.

– Ну и нормально, – говорит Несмелов. – То глупось эту – Бог какой-то… Туда вон – прямо на прогал… Лыжи-то тут надень – лыжню скорее заметёт, чем лунки… Скажу, забрался, мол, и утащил… Ты чё так? – спрашивает.

– А-а… – начал было Забалуев.

– А-а, – перебил его Несмелов, – да ладно, брось ты, – говорит, – вернуться можешь ведь хошь завтра. Пойдёшь, обдумай. Оно тем более, что выходные… Ступай, ступай. А от сумы да от тюрьмы – и сам, парень, знашь… а в наше времячко – особенно…

Карту, что дал ему Несмелов, в кармане куртки спрятал Забалуев, кошелёк с сухарями в вещмешок сунул, стоит с лыжами в руках, смотрит в потёмках на Несмелова и спрашивает вдруг:

– А глаза у вас какие?

– Какие?.. Как? – не понимает Несмелов. – Обнаковенные… Глаза да и глаза.

– Какого цвета? – поясняет Забалуев.

– А-а, вон ты чё… Да шут и знат их, – отвечает весело Несмелов. – Да вроде… как там… серо-голубые. Ну дак а чё тебе мои глаза?

– Да просто… любопытно.

– Теперь – давненько в зеркало-то не смотрелся – и не знаю. Может, и выцвели уже?.. Не знаю.

Встал на лыжи, пошёл сутуло Забалуев. Сделал шаг, другой, третий – и, не оглядываясь, канул…

Снег, снег, снег – конца ему не видно.