Я встаю и поворачиваюсь к своему стражнику. Дигби демонстрирует гнев так, как некоторые носят плащ, – мрачно и угрюмо. Я открываю рот, чтобы подшутить над ним или сказать что-нибудь остроумное, но резко его захлопываю, заметив, что все стражники обнажили мечи и смотрят на вышедших на улицы людей. Тех, кто воочию видел, как я, не стесняясь, раздавала золотые монеты. За такие деньги можно и сразиться. Убить.
Оборванные, голодные, отчаявшиеся мужчины и женщины осмеливаются подойти ближе, рыская глазами по золотым каретам, блестящим доспехам стражников. Наверное, подсчитывают, сколько можно купить за одну такую вещь.
А потом они замечают меня. Мои волосы, лицо. Слишком поздно я понимаю, что не натянула капюшон обратно.
– Царская фаворитка.
– Это позолоченная женщина.
– Она золотой питомец Мидаса!
Они незаметно подкрадываются ближе, не обращая внимания на предостережения стражников. Я чувствую вину и тревогу. Глупо. Как же глупо я поступила. В воздухе висит напряжение, словно еще секунда – и люди сорвутся, решив рискнуть и напасть на вооруженных солдат, чтобы заполучить немного золота Мидаса.
Дигби кладет ладонь мне на руку и подталкивает к действию:
– Идите.
Я быстро исполняю приказ Дигби и тороплюсь к карете, слыша, что голоса людей становятся громче, а шаги ближе.
А потом, не успеваю я добраться до подножки кареты, один человек бросается вперед и налетает на меня. Я кричу, слыша, как он рычит, кричит, что возьмет часть моих золотых волос. Его руки скрючены, как когти ястреба, готового схватить добычу.
Дигби вмиг оказывается рядом, между мной и обезумевшим мужчиной. Мой стражник метко бьет плечом в живот, и мужчина растягивается на земле, плюхнувшись в наполовину замерзшую лужу.
– Назад! – рычит Дигби, наставив меч на толпу в качестве предупреждения. Крадущийся народ замирает, но не отступает, не уходит.
Как только я спешно залезаю в карету, Дигби захлопывает за мной дверь, и мы бросаемся вперед. Стражники выкрикивают приказы и угрозы.
От раздающихся неподалеку звуков борьбы я подскакиваю. Люди бросают в мою сторону оскорбления, плюют в кареты, проклинают царя.
Мне так страшно выглянуть в окно, что я сижу на подушке с прямой как прут спиной и ругаю себя за глупость.
Не стоило светить богатством в бедных районах города. Но, увидев этих детей… я все равно что взглянула в зеркало и увидела там свое прошлое. Я не могла мыслить ясно.
Когда крики становятся громче, лошади начинают идти быстрее, насколько это возможно на загроможденной и грязной дороге. Я снова и снова молюсь, чтобы никто не напал, молюсь, чтобы звездные богини сдержали их порыв.
Не потому, что боюсь за свою судьбу, и уж точно не потому, что они могут украсть. А потому, что не хочу, чтобы стражникам пришлось убивать. Эти люди и так достаточно настрадались.
Бедность, подобная этой, – рана. Рана, которой царь Мидас позволил загноиться. Люди не виноваты; это отчаяние, это взвешенное решение нападать или нет ради возможности получить еду, одеяло, лекарство. Это способ выжить. И мы все, все до одного, на их месте поступили бы так же, мы бы боролись с этим докучливым «что, если».
Но, к счастью, никто не нападает. К счастью, стражники вложили мечи в ножны. Но я не чувствую успокоения. Только вину. Вину, что помотала морковкой перед заморенными голодом людьми, а потом так бездушно ее перехватила.
Наверное, золотой замок на вершине горы им как кость в горле. Мелькающее на горизонте извечное напоминание, до которого они не могут добраться.
Хотелось бы, чтобы солнце взошло раньше. Хотелось бы, чтобы в мешочке оказалось больше монет. Чтобы я смогла залить улицу золотом. Но под леденящим покровом ночи от ощущения беспомощности я падаю духом, а наша процессия двигается вперед без происшествий, пока из виду не исчезает последний ветхий дом, последнее голодающее лицо.
И вот тут меня озаряет печальное горькое понимание. Потому что если город, которым правит золотой царь, так беден, тогда на что остается надеяться остальной Орее?
Глава 18
Я полагала, что после ветхих лачуг картина за окном не может стать хуже.
И ошиблась.
Когда мы приближаемся к границе города, я прищуриваюсь, пытаясь разглядеть хотя бы что-то вдалеке, за горящими факелами форпоста.
– Что… – мой вопрос остается незаконченным, но карета внезапно останавливается, и раздаются голоса.
Вижу, как Дигби слезает с коня и идет вперед, и, не теряя времени даром, открываю дверь кареты и выхожу, продолжая смотреть вперед, где невозможно ничего толком разглядеть. Прохожу мимо других карет, где сидят царские наложники Мидаса и из окна хмуро выглядывает красавец Рош.
– Чувствуешь этот запах? – спрашивает он кого-то в карете. Я не слышу ответа.
Ко мне подходит Сэйл, когда я продолжаю идти вперед, где вижу большую группу собравшихся стражников – они разговаривают с солдатами у форпоста. Сам форпост – всего лишь простая каменная дозорная башня и стена, которая тянется к горным склонам за нашими спинами. Это блокпост для въезжающих в город.
Я подхожу ближе, но Сэйл меня останавливает:
– Нам лучше подождать тут.