Блек. Маркиза д'Эскоман

Я уже была готова спросить его: «Когда я вас увижу вновь?» — но, к счастью, удержалась.

Грасьен ушел, я закрыла дверь на задвижку, как будто опасаясь, что кто-нибудь может меня побеспокоить — это меня-то, которую никто не навещал, кроме одной девушки, служившей у мадемуазель Франкотт и время от времени заходившей ко мне.

Оставшись одна, я села на маленькое канапе около окна и вновь стала читать это письмо, а Блек, положив мне голову на колени, смотрел на меня своими большими человеческими глазами.

Вы ведь догадались — не правда ли? — что это чтение было моим единственным занятием в течение всего дня.

На следующий день я не видела Грасьена ни днем ни вечером.

Я слышала, как пробило десять часов, одиннадцать, полночь, но все еще не ложилась.

Я ждала.

Невозможно было представить, что весь этот вечер мне не с кем будет поговорить об Анри.

Я вновь набросилась на письмо, читала его, перечитывала и уснула, прижав его к груди.

Весь следующий день я также не видела Грасьена.

Возвращаясь домой, я надеялась встретить его у своей двери, но там его не было.

Поднявшись к себе, я зажгла свечу.

В сотый раз перечитывая письмо Анри, я услышала ворчание Блека; даже раньше чем до моего слуха долетел шум шагов, я поняла, что по лестнице поднимается Грасьен.

Мгновение спустя в дверь постучали.

Я крикнула «Войдите!» с таким волнением в голосе, что у Грасьена могло родиться неверное представление на этот счет.

«Ах! — обратилась я к нему, поддаваясь своему первому порыву. — Почему я не видела вас вчера?»

Я даже не закончила эту фразу. Но, к несчастью, ее и не нужно было заканчивать.

«Я не осмелился, — ответил Грасьен. — Вы мне высказали свои опасения по поводу моих частых визитов, и я их прекрасно понимаю, хотя эти опасения и преувеличены. Я хотел вам доказать, что могу быть преданным человеком, а не бестактным.

Я опустила глаза, так как осознавала, что надо пережить все то, что я пережила, и встать на мое место, чтобы правильно понять то чувство, которое заставляло меня действовать подобным образом; однако, опустив глаза, я сделала ему знак сесть рядом со мной.

Вечер промчался как одно мгновение; как и прошлый раз, Грасьен рассказывал мне только об Анри. Пробило полночь, а мне казалось, что Грасьен вошел всего несколько минут назад.

Я спустилась, чтобы самой открыть ему дверь. Он никогда так поздно не уходил от господина Ленгарда, и на следующий день вопрос, заданный слугам, мог бы все раскрыть.

Как это принято в провинции, где каждый жилец имеет свой ключ, у меня он тоже был, и я смогла вывести Грасьена из дома так, что его никто не видел и не слышал.

То, о чем я вам только что рассказала, продолжалось три месяца. Первый месяц, я должна отдать должное Грасьену, он говорил со мной только о своем брате. В ходе второго он позволил себе сказать несколько слов о самом себе.

После этих слов, я это хорошо знаю, мне следовало его остановить, а если бы он вернулся к этому опять, то закрыть перед ним свою дверь; но подумайте о том, что я была совсем одна, мне не к кому было обратиться ни за поддержкой, ни за советом. Вокруг себя я видела моих товарок; я ничем не превосходила их: ни своим положением, ни состоянием. Смутное воспоминание о моем первом детстве, радостном и блестящем, которое в пору моей юности еще сверкало подобно далекой зарнице, с каждым днем постепенно все больше и больше стиралось. Я знала, какие страдания приносит любовь, и мне было жаль Грасьена, потому что я нравилась ему. Находясь рядом с ним, я была уверена в самой себе; впрочем, Блек был моим неподкупным стражем. Я ни в коем случае не позволяла ему ни дома, ни на прогулке хоть на минуту покидать меня и очень быстро научила его небольшой уловке, которая спутала все планы Грасьена; но однажды собака покинула меня…

Шевалье де ла Гравери вздрогнул; он тут же догадался, какие последствия для несчастной девушки имело его похищение Блека. Его рука нашла ее руку, он поднес ее к своим губам и почтительно поцеловал.

— Продолжайте, — едва слышно промолвил он, поскольку девушка, удивленная и его поступком, и выражением его лица, молча смотрела на него.

— Так вот, однажды вечером моя собака покинула меня. Я была в отчаянии от того, что потеряла ее. Грасьен, казалось, разделял мое горе и повсюду расспрашивал о ней — по крайней мере он мне так говорил. Я тоже все время проводила в поисках Блека, так что даже вызвала недовольство мадемуазель Франкотт; однако я предпочитала разгневать ее, но найти моего бедного Блека. Мне чудилось, что я потеряла моего хранителя и, пока я его не найду, мне будет угрожать какая-то неизвестная, но неминуемая опасность.

Однажды вечером около шести часов, я получила письмо; на нем стояла подпись: „Госпожа Констан“, почерк был мне незнаком.

Содержание его было следующим:

„Мадемуазель Тереза!