Шевалье взял его, поставил на камин лампу, сел около огня, положил сундучок на колени, открыл первое отделение, затем второе — и перед его глазами предстал тот самый пакете его большими черными печатями.
Впервые шевалье обратил внимание на цвет воска, которым был запечатан пакет.
Он никак не мог решиться его открыть.
Но, продолжая следовать увлекавшему его вниз потоку мыслей, он разорвал обертку.
Несколько тысячефранковых билетов выскользнули из обрывков конверта и разлетелись по ковру.
В руках у шевалье осталось незапечатанное письмо.
Шевалье несколько минут по-всякому вертел в руках пакет; он был достаточно заинтригован и хотел знать, какого рода отношения могли существовать между его другом и его женой.
Один или два раза он подносил руку к обертке второго пакета, собираясь сделать с ним то же, что и с первым конвертом, но это заклинание капитана:
Пакет почернел сначала, потом съежился и развалился, и среди писем показалась прядь волос; по ее пепельно-русому оттенку шевалье де ла Гравери узнал, что она принадлежала Матильде.
Увидев это, шевалье перестал владеть собой, он не мог сдержать ни первые вырвавшиеся у него слова, ни сделанное им первое движение.
— Как, черт возьми! — вскричал он. — Дюмениль хранил волосы моей жены?
И протянув руку в самую середину пламени, он схватил завиток волос вместе с бумагой, в которую они были завернуты.
Он бросил все это на землю и придавил ногой, чтобы погасить горевшие волосы и бумагу.
Затем, с величайшей тщательностью собирая эти обрывки, наполовину уничтоженные огнем, шевалье заметил, что на бумаге, в которую были завернуты волосы, виднелись строчки, написанные рукой капитана.
Но огонь сделал свое дело.
От прикосновений его рук бумага рассыпалась и превращалась в пепел.
Однако остался маленький уголок, опаленный, но сгоревший не до конца.
На этом клочке ему удалось разобрать следующие слова:
……………………….
………………………….
На шевалье словно снизошло озарение: он вспомнил, как молодой врач, превратившийся с тех пор в доктора Робера, говорил ему, рассказывая о визите капитана на борт «Дофина», о том роковом визите, во время которого Дюмениль подхватил желтую лихорадку, что тот приходил поговорить с г-ном Шалье о ребенке.
Значит, Дюмениль что-то знал о судьбе г-жи де ла Гравери даже после того, как они покинули Францию? Значит, он поддерживал с ней связь?
Но почему же в таком случае капитан никогда ни слова не говорил об этом своему другу?
Какую роль сыграл Дюмениль во всей этой катастрофе, перевернувшей жизнь шевалье?
Воображение бедного Дьёдонне принялось за дело, и он начинал придумывать самые разные истории. Роль, сыгранная его покойным товарищем в разлучении шевалье и его супруги, время от времени рождала некоторые запоздалые подозрения в столь доверчивом уме последнего. Только что увиденное подтвердило эти подозрения и придало им такое значение, которого они никогда не имели; и Дьёдонне не замедлил спросить себя, была ли дружба капитана Дюмениля всегда так бескорыстна, как в последние годы его жизни.
Шевалье был вынужден признаться сам себе, что недоброе подозрение терзает его сердце.
В эту минуту он взглянул на Блека.
Блек сидел в изножье кровати, но он смотрел не на больную; напротив, он, казалось, с глубоким вниманием рассматривал шевалье. Его взгляд одновременно выражал и грусть и опасение: шевалье показалось, что он прочитал угрызения совести в том, как животное время от времени опускало свои черные веки, а в его покорном и смиренном поведении — мольбу о прощении; в конце концов у него создалось впечатление, что бедное животное чувствует, в какое критическое положение они попали, и что оно спрашивает себя: «Бог мой, как бедняга Дьёдонне переживет это открытие?»
Выражение, написанное на физиономии Блека, разрядило обстановку.