Блек. Маркиза д'Эскоман

Ей не удалось победить в молодом человеке ужас, вызванный тяжелыми обстоятельствами, в каких тот оказался; он хотел было возобновить свои мольбы, но Маргарита, в ходе разговора следившая за тем, какое действие оказывают на ее бывшего любовника произнесенные ею слова, и распознавшая на его печальном лице выражение признательности и блаженного доверия, с какими он выслушивал ее полные заботы о нем уверения в дружбе, — Маргарита не дала ему время открыть рот.

— Боже мой! — воскликнула она, тщательно осматривая перед зеркалом свой туалет. — Опять он заставил меня забыть обо всех, как и в те времена, когда заполнял собою весь мир! Но не будем больше искушать злые языки… Подними-ка немного повыше отделку моего лифа.

Отделка эта состояла из цветов и орнамента в виде листьев; чтобы поправить бахрому, Луи де Фонтаньё пришлось просунуть руку между платьем и спиной куртизанки. От прикосновения к этой трепещущей плоти его пальцы задрожали, и одновременно взгляд его встретился в находившемся напротив них зеркале с глазами Маргариты, затуманенными такой зовущей истомой, какой ему прежде еще никогда не приходилось видеть. В тот же миг он забыл Эмму, тревоги, в каких должна была пребывать несчастная женщина, и свои собственные волнения, и, наклонясь к надушенному плечу своей бывшей любовницы, впился в него таким болезненным, таким жгучим поцелуем, что она едва смогла приглушить свой испуганный крик.

Маргарита быстро распахнула дверь в гостиную, где толпились ее приглашенные.

— А что если бы барон подслушивал у дверей? — то ли с досадой, то ли с улыбкой сказала она Луи де Фонтаньё, а потом, пожав ему руку, добавила: — До завтра, мой милый!

Слова эти были сказаны ею таким голосом, что молодому человеку оставалось лишь повиноваться и удалиться.

Изнемогая от множества различных впечатлений, шатаясь, он прошел через толпу гостей. И только в прихожей ему удалось прийти в себя и преодолеть свое волнение.

Что же касается Маргариты, то она не покинула своего будуара. Когда Луи де Фонтаньё удалился, она написала на клочке бумаги несколько слов:

"Оставайтесь глухим к любым мольбам и не давайте никаких обещаний".

Затем, позвав лакея, она отдала приказание отправить эту записку с рассыльным тому самому судебному исполнителю, который в данную минуту должен был производить на улице Сез арест имущества.

XXXIII ГЛАВА, В КОТОРОЙ ПОМОЩЬ ПРИШЛА, КАК И ПОЛАГАЕТСЯ, С ТОЙ СТОРОНЫ, ОТКУДА ЕЕ НИКТО НЕ ЖДАЛ

В то время как происходили только что описанные сцены, Эмма вернулась домой.

Вот уже некоторое время, вспоминая, какие губительные последствия имели для ее слабого здоровья пережитые ею душевные страдания, она сама удивлялась, откуда брались у нее силы, чтобы вытерпеть еще более ужасные муки, чем те, что причинял ей г-н д’Эскоман.

Единственная тайна такого мужества заключалась в ее любви к Луи де Фонтаньё. Она по-прежнему любила его, и ее бедное сердце, дважды потерпевшее крушение, с энергией отчаяния цеплялось за хрупкие обломки, поддерживавшие ее на волнах грозного моря одиночества.

Ее нежность к любовнику была теперь глубже, чем когда-либо прежде. Подлинные чувства не умирают, как и все, что выходит из рук Создателя в дни его милосердия; они изменяются, слабеют, но никогда не покидают сердце, в котором родились.

Поневоле утратив свою слепую доверчивость к Луи де Фонтаньё, Эмма научилась читать его мысли и с чудесной женской интуицией догадывалась, что происходило в его душе; она не пыталась ничего разузнать, гнушалась выяснять достоверные факты, ибо не нуждалась в них. Что значили для нее пошлые подробности измены, если она теряла самое драгоценное свое достояние — сердце своего возлюбленного?