Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

«Демерара» вошла в порт Рио в первых числах октября совершенно беспрепятственно. Ввиду такой беспечности столичных[76] властей не исключено, что это был не первый инфицированный корабль, бросивший якорь в заливе Гуанабара, но именно с его прибытием началось распространение гриппа по беднейшим bairros (районам) города. В субботу 12 октября в излюбленном кофейными баронами и прочими воротилами Clube dos Diàrios[77] состоялся пышный бал. К началу следующей же недели многие из богатых гостей поскидывали роскошную обувь и слегли в своих роскошных спальнях. Заболело и большинство студентов. Придя в понедельник в колледж, Нава обнаружил, что из 46 его однокурсников до аудитории добрались лишь одиннадцать, и это оказался последний день занятий перед объявленными в конце учебного дня бессрочными каникулами до особого распоряжения. Поскольку ему сказали идти прямиком домой и без надобности по улицам не шляться, Педру Нава вернулся к дяде на ул. Майора Авила, 16 и обнаружил, что трое из домочадцев за его недолгое отсутствие успели заболеть. Город в целом оказался совершенно не готов к всплеску массовой заболеваемости. Врачи трудились как проклятые, а по возвращении домой после адской переработки обнаруживали у своего порога еще целые очереди ожидающих их пациентов. «Агенор Порто мне потом рассказывал, что для того, чтобы хоть немного вздремнуть, ему приходилось устраиваться в своем авто, прикрывшись пустыми мешками». Вскоре в городе стала ощущаться нехватка продуктов, а молоко и яйца вовсе исчезли. Cariocas – так в Бразилии называют жителей Рио – запаниковали, а газеты запестрели сообщениями об ухудшающейся день ото дня обстановке на городских улицах. «Пошли разговоры о погромах продуктовых лавок и складов, кафе и баров озверевшими толпами еще или уже способных ходить кашляющих и ополоумевших от болезни и голода людей, <…> а также и о том, что запасов деликатесов наподобие плодов хлебного дерева, фаршированных цыпленком, для избранных и богатых из привилегированных классов и государственных чиновников имеется в достатке, а перевозятся они под вооруженной охраной прямо на глазах у исходящего голодной слюной населения».

Голод властно вторгся и в особняк на ул. Майора Авила. «Я более чем близко познакомился с эти мутным товарищем, – писал Нава. – После дня на похлебке из рыбьей требухи и следующего дня на одном пиве, вине и крепком спиртном с отстоем оливкового масла на закуску я все-таки в состоянии вспомнить и утро третьего дня. Ни позавтракать, ни похмелиться нечем». Семидесятиоднолетний Антониу Эннес де Соуза в тот день водрузил на голову широкополую шляпу, прихватил с собою трость для самообороны и плетеную корзину для добычи и в сопровождении своего выздоравливающего родного племянника Эрнесто – «бледного и с неухоженной бородой» – отправился на поиски пропитания для вконец оголодавшей семьи. «Много часов спустя они вернулись. Эрнесто нес полный мешок круглых галет, кусок ветчины и жестянку икры, а дядя – целых десять банок сгущенки». Этот бесценный запас тетушка Эужения растягивала как умела, выдавая причитающийся членам семьи рацион строго отмеренными мелкими порциями, «будто дом на Майора Авила был плотом „Медузы «с картины Жерико[78]».

Тут в доме объявился нежданный гость – дед Педру Нава по линии матери. В Рио он оказался проездом из соседнего штата Минас-Жерайс, куда эпидемия, по его словам, не добралась. И вот ведь приспичило старику полюбоваться на местные красоты и для этого непременно посетить Praia Vermelha и Pão de Açucar[79]. Внук свой долг перед отцом матери исполнил, а взойдя с дедом на вершину, так и застыл от изумления при виде того, что на том берегу пролива, на просторной и всегда многолюдной Praça da República[80] в самом центре города пусто как на Луне. «Не скажу, что больше я подобного в жизни не видал, – пишет Нава. – Но в следующий раз мне суждено было увидеть там подобное безлюдье лишь через 46 лет, и случилось это 1 апреля 1964 года, ну так ведь это же было в разгар революции[81]».

Он окинул взглядом небосвод и увидел над головой пепельно-серый и пористый, как пемза, низкий купол, сквозь который грязно-желтым пятном просвечивало солнце. «При всей его тусклости солнечный свет вызывал резь в глазах, будто засыпая их песком. От одного вида света делалось непереносимо больно. И воздух, который мы вдыхали, был весь какой-то иссушенный». В животе бурлило, голова раскалывалась. Задремав в трамвае по дороге домой, Педру Нава увидел в кошмарном сне, как обрушивается в колодец какого-то подъезда вместе с лестничным пролетом, по которому куда-то поднимался… Очнулся он весь в ознобе и с горящим лбом. Дед благополучно доставил своего внука-экскурсовода домой, и там Педру окончательно погрузился в объятия горячки. «Я так и продолжал безостановочно метаться и скатываться по каким-то лестницам… И пошли бессчетные дни галлюцинаций, жара, пота и жидкого поноса».